— Мои, — негромко ответил Степан Григорьевич. Строгая обстановка кабинета, прокурорские звезды на петлицах его хозяина действовали на него угнетающе. Он отвернулся. Сквозь слегка запотевшее окно в сизоватой вечерней мгле были видны огни большого гастронома. То и дело открывались и закрывались входные двери. С набитыми сумками и авоськами входили и выходили многочисленные для этого часа прохожие.
— Отказываться больше от своих слов не будете? — вернул его к действительности областной прокурор.
— Нет, зачем же. Я коммунист и несу полную ответственность за свои поступки, — он споткнулся на полуслове, почувствовав на себе пристальный неодобрительный взгляд Виктора Львовича. — Впрочем, и раздувать их излишне тоже не стоит, а то следователь... — Филиппов полуобернулся к Пантюхову и замолчал.
— Но факт получения взяток все-таки имел место? — Павел Алексеевич пригладил волнистые, зачесанные назад волосы.
Филиппов молча с сожалением развел руками: что, мол, поделаешь — грешен.
— Однако, прошу заметить, не семь тысяч, а не больше одной!
— И вещи брали? — выпрямился в кресле областной прокурор.
— За них я собирался со временем рассчитаться.
— Как же так получилось, Степан Григорьевич? — от гримасы участливой боли, появившейся на открытом крупном лице прокурора, управляющему стало не по себе. — Ответственный работник, член партии и допустить такое! У меня в голове не укладывается.
— Поверьте, — Филиппов снова посмотрел в сторону напрягшегося в ожидании помощника прокурора. — Это просто затмение какое-то, нелепый казус, что ли. Этот Боровец... он и святого совратит, наверное. Прилипает, как клещ, и попробуй — избавься от него! Сует, понимаешь ли, чуть ли не силой.
Павел Алексеевич устало прикрыл глаза рукой. Когда Филиппова увели, он подписал санкцию об аресте.
— Сейчас секретаря нет — завтра заверишь печатью, — со вздохом произнес он, протягивая Пантюхову бумагу.
— Напрасно вы так! — недовольно процедил Виктор Львович. — Мне думается, вовсе не обязательно держать сейчас Филиппова под стражей. Не сомневаюсь, что, оставаясь на свободе, он никуда от нас не убежит, а оскорблять его преждевременной тюрьмой — шаг, мало сказать — неосторожный, скорее всего — опасный. Кстати, и подполковник Ярцев в этом отношении со мною полностью солидарен, — бросил он камешек в огород Пантюхова.
Леонид Тимофеевич заметил, как сильно запульсировала синеватая жилка на шее у прокурора.
— Здесь, товарищ Гинзбург, решения принимаю я, — обрезал он своего помощника. — И я за них отвечаю!
Когда, уже за дверью прокурорского кабинета, Пантюхов стал натягивать свой полушубок, Филиппов спросил его, может ли он быть наконец-то свободен.
Леонид Тимофеевич, не застегивая пуговицы, сунул руку во внутренний карман и достал санкцию.
— Выходит, я арестован?! — с каким-то надрывом изумился управляющий.
— Выходит, что так, — подтвердил стоявший тут же майор Доронин.
Степан Григорьевич молча в течение нескольких секунд переводил разом обезумевший взгляд с одного милиционера на другого и вдруг, сбросив пальто прямо на пол, рванулся обратно к прокурору.
— Спокойно! — Леонид Тимофеевич преградил управляющему дорогу. — Вы там только что побывали.
— Пустите! — почти хрипел Филиппов. — Мне нужно сказать.
— У вас была возможность сказать все, что считали необходимым, — поддержал Пантюхова майор Доронин.
— А почему вы препятствуете? — неожиданно заступился за управляющего помощник прокурора. — Раз считает необходимым — пусть пройдет.
Благодарно взглянув на Гинзбурга, Филиппов кинулся в кабинет и, не добежав до прокурора нескольких шагов, с маху бросился на колени.
— Павел Алексеевич, прошу вас, помилосердствуйте! — нелепая поза, всклокоченные волосы, задравшиеся выше щиколотки брюки — ничто в эту минуту не смущало его.
— Встаньте немедленно, разве так можно! — взволнованно потребовал прокурор.
— Павел Алексеевич, матерью покойной клянусь, с испугу на себя наговорил! — в горле у Филиппова что-то заклокотало, он оперся правой рукой на ближайший стул и начал медленно подниматься.
— Как с испугу, ничего не могу понять! — недоуменно приподнял плечи областной прокурор.
— Да вот так, — проведя тыльной стороной ладони по лицу, почти всхлипнул Степан Григорьевич. — Сначала следователь, — он с обидой взглянул на дверь, за которой остался Пантюхов, — только про Боровца расспрашивал: кто он, да что он, да как до преступления мог докатиться. Потом уж за меня взялся — куда, мол, я-то глядел. Костюмы меховые поношенные, да часики золотые вместе с газовой плитой — все смешал воедино, как на вешалку на меня повесил!