— Отчего хромаете, полковник? Старые раны или большевички?..
— Не то и не другое. Вульгарный фронтовой ревматизм.
Хозяин и гость шли по дорожке не спеша. Иногда и вовсе останавливались, когда возникал особенно интересный разговор.
— Благодарствую, ваше превосходительство, за вызволение из большевистских застенков, — с чувством произнес Зайцев.
— Что вы, Иван Матвеевич! — с неменьшим чувством ответствовал генерал. — Какие могут быть благодарности? Это был наш долг. Сам атаман Дутов Александр Ильич за вас ходатайствовал. Вы нам очень нужны. Расскажите лучше в подробностях о своем побеге из ташкентской крепости.
— О, все произошло, как в сказке. Ваши люди осуществили контакт с некоторыми эсерами, входящими в крепостной гарнизон. Я же по совету добрых людей вел себя примерно. Даже обещал выступить в «Нашей газете» со словами искреннего раскаяния. За то, что я такой хороший и сознательный, крепостное начальство перестало держать меня за семью замками и определило на хозяйственные работы. И я трудолюбиво чистил картошку, носил в ведрах воду, кухарничал даже...
Кондратович добродушно хохотнул.
— Пригодились, значит, навыки «мастера ушицы»? Наслышаны о вас. Сказывают, уху готовили вы на рыбалках отменную.
— Не стану из ложной скромности отрицать сего факта. Ибо истинно сказано в священном писании: «Уничижение паче гордости». Тот, кто едал ушицу мою...
— Шарман, мон брав колонель. Шарман. И покинули вы крепость, эту юдоль скорби и печали, тоже очаровательно.
— Истинная правда, ваше превосходительство! Полагал сперва, что придется мне распиливать решетки, взбираться по веревке на крепостную стену. И, честно говоря, весьма сокрушался. Где мне, грешному, совершать такие подвиги с больной ноженькой! А вышло все просто удивительно! Гениально! Подошел ко мне сопливенький мальчишка, эсерик. Шепчет: «У вас свободное хождение по крепостной территории. Сегодня с восьми до девяти вечера к некоторым заключенным допускаются на свидание родственники. Возвращаться родственники будут скопом, одновременно. Их человек пятнадцать. Идите вместе с ними, затесавшись в толпу, а я буду на проходной».
Смешливый Кондратович вновь хохотнул.
— Да-с, прелестная вышла шутка. В крепости большевики до сих пор в затылках чешут. Пропал полковник Зайцев, как сквозь землю провалился!
Так вот, неспешно беседуя, пошучивая, оба дошли до дачных домиков.
— Квартирой как вас обеспечили, Иван Матвеевич? Надежная... Удобная?
— Всем и вся доволен, ваше превосходительство. Переодели, помыли, накормили. И даже браунинг презентовали — на всякий пожарный случай.
— Оч-чень рад! Теперь же есть предложение — поужинать. Всякое дело надо начинать по старинному обычаю с хлеба-соли.
— Святой обычай! Признаться, проголодался. Долгонько добирались к вам сюда, в райские кущи... ха-ха-ха!..
Собеседники посмотрели друг на друга, потерли ладошки, как бы в предвкушении вкусных яств. Они были очень похожи. Только Зайцев помоложе, лицо более топорной работы.
— Сейчас я познакомлю вас, полковник, с видными деятелями ТВО.
Они вошли в домик с небольшой пристройкой, по-видимому, кухней. В поместительной комнате на разостланных, по местному обычаю, одеялах, курпача и подушечках расположились четверо. Крайний справа выглядел типичным аборигеном: халат, белая чалма, выпирающие скулы, раскосые глаза.
— Полковник Корнилов, — представил «аборигена» генерал.
Зайцев удивленно воззрился на «туземца».
— Не удивляйтесь, — усмехнулся Корнилов, вставая с подушек. — Обыкновенная мимикрия. Несподручно нынче разгуливать в полковничьем мундире.
— Позвольте... Нет ли у вас родства с генералом Корниловым, который... Гхкм... в марте сего года под Екатеринодаром... Кхе-гкм...
— Родной брат. Он — Лавр Георгиевич, а я Петр Георгиевич. Да-с!.. Великой энергии был человек. А погиб нелепо. Один-разъединственный красный снаряд угодил в единственный дом и убил распронаединственного генерала — моего братца! Свита же его отделалась испугом! Идиотское невезение.
— Полковник Савицкий Сергей Владимирович, в прошлом начальник Ташкентской военной школы прапорщиков, — представил очередного «аборигена» генерал.
Этот «ряженый» напрасно старался. Лицо его выдавало: простецкое, рязанское, с голубенькими глазками.
Третий «туземец» в местных белых штанах с длинной мотней, в белой, с глубоким вырезом на груди, рубахе оказался тоже полковником.
— Горячо рекомендую, — представил его генерал. — Павел Павлович занимал ответственные посты, а во времена Керенского был управляющим делами генерального комиссара Туркестанского края.