–Ловко, – усмехнулась Моргана. Она уже усаживалась за стол, не дожидаясь ни разрешения, ни приглашения. Нравы среди «своих» людей Мелеагант всячески облегчал. Он требовал беспощадного соблюдения церемониала при празднествах, но в узком кругу допускал послабления.
Уриен Мори разлил всем вина.
–Немного, – попросил Мэтт, – у меня сегодня ещё служба.
Выпили в молчании, наконец, Уриен, сообразив, что кто-то всё-таки должен начать, высказал своё мнение:
–Я считаю, что Пеллиас невиновен. Я воевал с ним. Он никогда не проявлял себя как трус.
–Никто и не говорит, что он трус, – мгновенно отреагировала Моргана (значит, ждала именно такого аргумента), – в конце концов, чтобы пойти на подлость, надо иметь отвагу. Скажи мне, Уриен, ты готов поручиться за него?
Она била точно в цель. И какая она после этого фея? Ведьма и есть.
Уриен хотел сказать «да», но встретил взгляд Мэтта Марсера – взгляд спокойный и сочувствующий и ничего не ответил. Мэтт сгладил ситуацию:
–Каин и Авель вовсе были братьями. А потом Каин брата своего убил.
Моргана чуть заметно поморщилась. В этом новом времени, когда язычество и поклонение силам природы понемногу вытеснялось новым, единым богом, Моргана оставалась ещё предана траве и воде, ветру и дереву – как ведьме ей было проще брать силы от природы и проще понимать её, чем то, о чём вещали священники. Но Мэтту она отдавала должное. Появившись здесь, он занялся многим, он восстанавливал часовню, он посылал за счёт своего жалования целителей к беднякам, и не гнушался физической работой. Священник при дворе! А всё же…
Всё же он, обличённый властью и доверием короля, не давил на придворных. Он оставлял каждому выбор. А ещё – Моргана чувствовала в нём искренность. Его проповеди не звучали страшными словами о вечном огне для души, если жить без смирения, нет, Мэтт рассказывал, не таясь, о своих ошибках, о своём пути к вере и не призывал идти за собой. Он оставлял право выбора и этим завоёвывал доверие.
И так, постепенно, Моргана оставалась в меньшинстве со своим ощущением силы. Даже близкие ей Уриен и Ланселот больше обращались к кресту, а меньше к силам природы. А вот Мелеагант…
В нём самом была магия. Он сам чувствовал то же, что и Моргана, и потому оставался нейтрален, поддерживая Мэтта Марсера. В некотором роде они были друг для друга находкой. Мэтта не казнили за его прошлые грехи, приняли его покаяние и новый облик, а Мелеагант получил священника – преданного и не желающего поглощать всё и забирать власть.
Если к Мэтту приходили, он принимал. А сам не навязывался. Мелеагант взял его на этот суд над Пеллиасом, рассчитывая на большую торжественность и в надежде подчеркнуть серьёзность своего положения. А ещё – в надежде на то, что кто-то из этих двоих в чём-нибудь признается.
–Оставим Каина, – мягко заметил Мелеагант. – Мнения? Ланселот?
Ланселот вздрогнул. Он думал, что Мелеагант сначала спросит Моргану, но тот почему-то дал ей минуту.
–Я считаю, что мы не можем судить вслепую. Слово против слово – это не метод.
–Предложения? – сухо спросил король.
–Поединок? – Ланселот пожал плечами. Он не знал что предложить.
Надо сказать, его жизнь имела множество крутых поворотов, начавшихся в полной мере после его знакомства с Морганой. Сегодня, как и вчера и как завтра Ланселоту говорили и скажут ещё, что, мол, Моргана его испортила, Моргана его в интриги завлекла и использует. Но только Ланселот верно знал: ему интриги нравятся. Да, чёрт возьми! Ему нравилась эта власть. Нравилось знать то, чего ещё не знают другие: кто кому что сказал, чем кто опасен, кто кому сколько должен. Нравилось и влиять…
А все считали, что Моргана испортила Ланселота! А тут не было её вины. Да. Ланселоту приходилось удерживать Моргану, останавливать её, но если бы ему действительно не нравилось то, что она делает, он бы отошёл в сторону – у него и своя голова есть.