- О, класс... Кайф... Освобожусь, буду курить только "Тушку", - слышались голоса то одного, то другого.
Виктор видел, что эти мнимые "пацаны" еще совсем, совсем дети. Но почему из нормальных семей, где родители простые, как у Цыгана колхозники? Отец - механизатор, день и ночь в поле, мать - свекловичница, а зимой на разных работах, косят осенью озимые, возят на фермы солому, сеют и сортируют на складах семена за копейки, которые платит им колхоз. Если есть у государства деньги покупать дорогих элитных лошадей, почему нет денег создать достойный быт для работающих людей. Но и в зажиточных семьях бывают трудные дети. Отец Насонова -заместитель директора АТП, а сын отнял у девчонки - студентки золотые серьги. Одна серьга не расстегалась, заело застежку, Сергей вырвал ее из уха кричавшей девчонки. Что хотели купить за проданные серьги подростки? Явно не конфет и не колбасы. Не голодал Насос дома.
Виктор задумчиво лежал на своей шконке, смотрел на пацанов.
- Захар, а ты не представился, - освоившись, осмелел на правах старшего Баклан, - ты по какой статье чалишься? - уже дружески, улыбаясь, спросил он.
- По 102. Знаешь такую?
Глаза округлились у Баклана от удивления.
- Серьезно? - спросил он. - Я думал воспитатель "дуру гонит", что ты спортсмен, каратист.
- Не совсем так, - замешкался Виктор. - Я действительно спортом серьезно занимался, КМС по каратэ.
Виктор встал со шконки. Между верхними кроватями был натянут шнур, на нем висела чья-то майка. Виктор легко выпрыгнул из тапочек и ногой в прыжке сбил майку, поймав ее на лету. Все это: красивый высокий прыжок без разбега, пойманная майка - произошло столь молниеносно, что у пацанов из его камеры от удивления и восхищения от увиденного просто раскрылись рты.
- Ух, ты! - только и смог выговорить Минак.
- Но, по 102 я только до суда, - продолжал Виктор.
Он вспомнил слова Федора Федоровича: "Никогда, нигде, особенно в камере, все камеры имеют уши, не высказывай, даже предположения, что ты мог толкнуть Фокина. Это был несчастный случай..."
- Пили мы втроем на крыше с друзьями. Перебрали, конечно, лишнего. Немного заспорили, как обычно, но мы друзья все трое были, а друзей я не бью никогда, - сделал заключение Виктор. - В общем, упал Игорек с крыши, разбился, но я по пьянки и наговорил вгорячах, что я мог его толкнуть. Вот такие, пацаны, у меня дела, - Виктор громко выдохнул воздух.
- Тогда, Захар, хорошего адвоката и нагонят тебя с суда, - со знанием уголовного права стал советовать Баклан. - У нас "взросляк" был, махинатор какой-то, директор базы, шесть статей у него. Нагнали, дома сейчас. Передачу нам приносил. Хороший мужик, веселый.
Открылось окно-кормушка в двери.
- Ужинать будете? - спросил коридорный контролер.
- У! У! У! - загудели пацаны, давая понять, что сегодня они не нуждаются в тюремной баланде.
- Тогда берите кипяток.
К окошку подошел раздатчик-осужденный в белой поварской куртке. Черпаком стал наливать в алюминиевые кружки кипяток, слегка заправленный заваркой.
- У, бычара, разожрался. На зону тебя, волка позорного, - зашипел на раздатчика Степан, сев на корточки перед кормушкой.
Раздатчик, не обращая внимания, налил во все поданные кружки и захлопнул кормушку.
- Ты знаешь, Степан, этого раздатчика? За что ты так на него? - поинтересовался Виктор.
- Нет, не знаю, конечно. Но он хозбык, в хозобслуге работает, а пацаны быков ненавидят. Я никогда не останусь в тюрьме работать на ментов, - пояснил Степан, видимо где-то слышавший разговор о неприязни к заключенным, отбывающим срок при СИЗО.
- Ну, это ты зря. И здесь, и в зоне зеки работают и кормят ментов, это однозначно. И к тому же кому-то кормить нас, дармоедов, надо, и щи варить, и котел топить. Это жизнь, Степан, каждому свое. Смотри на это проще, - посоветовал Виктор и провел ладонью по лысой голове Степана.
Тот улыбнулся, согласился.
- Хорошо, не буду больше керосинить быка-баландера, - и улыбнулся, показав беззубый рот, - пусть пасется бычара.
Вот и закончился день. Реже слышались голоса, стуки за железной дверью. Засыпал город и темный серый дом с вывеской на железных воротах СИЗО -1.
- 2 -
Никогда за время их знакомства Галина Захарова не видела Елышева таким беспомощным и нервным. Он приехал к ней в "Пирамиду" с красавцем Максимом. Галина видела из окна, как подъехала исполкомовская "Волга". Вышел Максим и пошел в кафе, через минуту он постучал к ней в кабинет.
- Разрешите войти, Галина Ивановна, - спросил он, заходя в кабинет.
- Да вы уже вошли, Максим. Извините, не знаю вашего отчества, - Галина протянула Максиму руку, от чего тот явно засмущался.
- Для отчества я, наверное, не дорос ни годами, ни должностью, Галина Ивановна, - ответил он, отводя взгляд в сторону, - Игорь Григорьевич просил вас прийти к нему, он ждет вас в своей машине.
Галина руку не опустила.
- Молодой человек! Дама предлагает вам руку для приветствия. Одну руку, без сердца. Неудобно ей отказывать, - Галина улыбнулась, обнажив красивые зубы.
Максим взял протянутую ладонь своей рукой, слегка нажал.
- Максим Леонидович Севостьянов, личный водитель Игоря Григорьевича, - представился он и тоже слегка улыбнулся.
- Галина Ивановна Захарова, личный заведующий производством Игоря Григорьевича. Вот видите, у нас один хозяин. Выходит, мы не совсем чужие, - Галина взглянула в глаза Максима.
Какие глаза! Глаза художника или поэта, они пронизывают насквозь, даже дрожь пошла по телу от такого взгляда. Давно не видела Галина таких выразительных, пронизывающих глаз. В основном, только пустые или самодовольные, с ехидной ухмылкой, как у Елышева.
- Что же патрон не посетит свое заведение? Сломал случайно ногу, он в гипсе? - шутливо спросила Галина.
- Нет, с патроном все в порядке. Руки, ноги на месте. Нервный, правда, второй день. Кричит без причин на всех. Я не знаю, Галина Ивановна, меня просто просили вас пригласить.
- Я пойду, но с одним условием, Максим Леонидович.
- С каким условием? - не понял и удивился Максим. - Какие могут быть условия?
- Я пойду с условием, что отныне тет-а-тет зовите меня только Галиной или другими производными моего имени, например Галя, Галюнчик, это первое; и второе - вы перестаете при мне опускать глаза. У вас очень выразительный взгляд художника. Почему вы при мне опускаете глаза, я хочу ими любоваться. Вам сколько лет?
- Двадцать четыре, - ответил Максим.
- Вот видите, какая я вам Ивановна, я на пять лет старше вас, - Галина снова улыбнулась.
- Зачем вам все эти условия, Галина, - Максим хотел, но удержался, не назвал ее по отчеству.
- Что ж отвечу - вы мне очень нравитесь. И я просто хочу дружить с вами. Вас устраивает мой честный ответ?
- Не совсем. Я женатый человек. Я очень люблю свою жену Оксану, у нас малышка, дочка Иришка, - четко по-военному ответил Максим.
- Но, Макс, - Галина назвала его на новый, все более становящийся модным, западный манер. - Я не предлагаю вам стать моим любовником. Просто друзьями. Вы верите, что между мужчиной и женщиной, даже молодыми, может быть просто дружба? - спросила Галина, взглянув Максиму в глаза.
Парень явно очень смущался, он не знал, что ей ответить, и по-детски, дернув плечами, сказал:
- Я не знаю. Извините, вас ждут.
Он вышел из кабинета. Через три минуты вышла Галина, как всегда прямая, величественная своей холодной красотой. "Женщина - модель без души, но с красивым телом", - так сказал кто-то о ней, когда она еще работала детским врачом в областной больнице.
Максим, постояв у входа, пошел к телефону-автомату звонить. "Мальчик волнуется", - заметив это, улыбнулась Галина. Она добилась своего для первого их разговора наедине. "Никуда ты не денешься, мой мальчик. Мама быстро приручит тебя и споет колыбельную на ночь", - улыбаясь, думала Галина, садясь в машину.