— Гы-гы… — опять начал Ота. — Гы-гы-гы…
Тикаки посмотрел на часы. 11.27. Прошло уже пять минут.
— Гы-де… я? — раздельно произнёс Ота.
Тикаки улыбнулся. Не зря он запасся терпением. Повернувшись к Оте, он, точно воспроизводя его интонацию, сказал:
— А — ка-ак — ты-ду-ма-ешь? Гы-де — ты?
Ота пожал плечами.
— Не знаешь? Ну, тогда скажи — к-т-о я?
— Доо-кто-р.
— Правильно. А как меня зовут? Как моё имя?
— Доктор Та… Та-ки.
— Ну, как же так? Я совсем не доктор Таки. Нехорошо. А теперь скажи мне — к-т-о т-ы? Как тебя зовут?
— О… О-та… Рё… саку.
— Глупости! Рёсаку Ота — твой дядя, которого ты ненавидишь, так? Помнишь, ты ещё ругался, говорил, что он-то и втянул тебя в это дело. Не помнишь? Ну, Ота, не может быть, чтобы ты не знал собственного имени. Ну, давай ещё раз попробуем. К-а-к т-е-б-я з-о-в-у-т?
— Рёсаку Ота.
— Стой-ка, стой-ка… — вдруг истошно завопил Тикаки, потом, скрестив руки на груди, принялся, раскачиваясь всем телом, мерять быстрыми шагами палату. Время от времени он пинал стену носком ботинка. Он чувствовал, как кровь приливает к мозгу и его клетки активизируются, получая приток новой энергии. Интересно, Ота нарочно отвечает неправильно или это симптомы какой-то болезни? Симулирует он или действительно болен? Вдруг в его голове сложился нужный вопрос, и он пристально посмотрел на Оту.
— Сколько будет, если к двум прибавить три?
Ота задумался. Тикаки повторил тот же вопрос ещё раз.
— Шесть.
— Ладно, попробуем ещё разок… — Прижимая к груди руки и строго глядя на Оту, Тикаки спросил снова: — Сколько будет пять и три?
— Семь.
— Ха-ха, вот оно что. Ну конечно, — засмеялся Тикаки и тут же задал следующий вопрос: — Где ты родился? О-т-к-у-д-а т-ы р-о-д-о-м?
— Из Гу… Г-у-м-м-ы.
— Ах из Гуммы. Не из Нагано, а из Гуммы. Всё дальше и дальше от правильного ответа. Ты хочешь сказать, что твоё имя Рёсаку, а не Тёскэ, что три и два это шесть. Ты прекрасно знаешь правильный ответ, но нарочно говоришь неправильно. Твоё состояние подталкивает тебя к неверному ответу. Да не Ганзер ли у тебя?
По всем признакам Ота страдал синдромом, описанным ещё в прошлом веке немецким медиком Ганзером. Этот худосочный смертник — всего лишь один из ряда типичных случаев, описанных в медицине. Он тут же перестал быть отдельной личностью, утратил свою самобытность, превратившись в носителя синдрома, названного чьим-то именем. Тикаки вдруг ощутил удивительное спокойствие, знакомое всем психиатрам, которым удаётся вот так вдруг поставить диагноз. Он попытался точно вспомнить, что было написано в учебнике. В 1898 году врач по имени Ганзер выявил четыре случая странного поведения заключённых. Заключённые, которые до сих пор не проявляли никаких признаков слабоумия, вдруг в один прекрасный день перестают отвечать на простейшие вопросы. Они вроде бы понимают суть вопроса, но нарочно дают неправильные ответы. В таких случаях ошибки ответах бывают самые дурацкие, но в целом ответ соответствует вопросу. Наблюдается что-то вроде помрачения сознания, у заключённых возникают симптомы пуэрилизма: они как будто впадают в детство, речь у них тоже становится совсем как у детей. Что касается физических признаков, то непременно наблюдается извращение чувствительности кожи, и особенно часто болевая адаптация. Но все эти симптомы носят, как правило, непродолжительный характер: больной сравнительно быстро возвращается к нормальному состоянию. Короче говоря, синдром Ганзера — это вид реактивного психоза, возникающего чаще всего в тюремном заключении.
— Точно. Неужели у тебя Ганзер? Ну да.
Теперь Тикаки скрестил руки за спиной и, как это делал его университетский профессор Абукава, выпятил грудь и немного склонил голову набок. Это укрепило его уверенность в себе. Да, у этого человека есть все признаки синдрома Ганзера. Он никак не реагировал, когда его щипали за ляжку, то есть налицо «болевая адаптация», он нарочно давал нелепые ответы и вёл себя как ребёнок — это тоже явный Ганзер. А раз это Ганзер, то приступ должен быть «непродолжительным, больной сравнительно быстро вернётся к нормальному состоянию», Так что беспокоиться нечего. Его надо оставить в покое, и он постепенно придёт в себя.
В дверь постучали. Вошёл санитар с обедом на алюминиевом подносе. Потом в дверь заглянул Ямадзаки.
— Поставьте еду на стол. А вы знаете, я всё понял. — И Тикаки улыбнулся, по-прежнему держа руки за спиной.
— Да? — Ямадзаки робко вошёл в палату и тут же набросился на санитара: — Ну что стоишь, глаза вылупил. Давай, вали отсюда.
— У Оты Ганзер!
— Да? — Старик захлопал желтоватыми глазами.
— Считается, что это своеобразная реакция на лишение свободы, часто наблюдается у заключённых. Вам не случалось видеть ничего подобного?
— Да нет, пожалуй, я…
— Вот как? — благодушно сказал Тикаки. — Ну, на самом-то деле, я тоже сталкиваюсь с таким случаем впервые. Но они описаны в литературе.
— Приказать санитару, чтобы он его покормил?