Я никогда не воспринимал мир как что-то, что давно уже написано. Не верил в то, что судьба существует в том облике, в котором видят её другие люди. Старался сам создавать свою жизненную дорогу, принимал решения, предугадывая следующие шаги и последствия. Но не всегда это может помочь. Иногда достаточно одной мелочи, чтобы всё перевернулось с ног на голову.
Один день – и планы, которые я строил на будущее, обернулись прахом, не принеся в жизнь новых. Остаётся только определяться быстро, по ходу. Выбирать дорогу, не глядя на карту.
Наверное, преступность увлекла меня в первую очередь потому, что вокруг я не видел подлинного добра. Меня учила правдивости мать, а сама лукавила об отце – то ли защищая его, то ли просто не желая говорить правду. Меня убеждали в том, что терпеть подлость – это низко, но ради семьи или работы можно и даже нужно. Я видел волонтёров с коттеджами в самых престижных районах и гвардейцев с огромными квартирами в столице. Девушек, которые ненавидели своих мужей, но оставались рядом из-за детей, статуса или богатства. Мужчин, которые клялись в любви, но изменяли жёнам, лгали им в глаза с сияющей улыбкой и с ласковым поцелуем.
Я не хотел быть таким. Всегда считал, что лучше буду со статусом бандита совершать добрые поступки, чем под видом чистого и доброго лицемерить и творить зло.
На таком сером фоне лжи преступность смотрелась очень выигрышно. К тому же, она часто бывает интереснее и внешне. Только это не так.
Нельзя быть диктатором, властителем, желать богатств и влияния, подчинения и положения в обществе, но считать себя невинным и чистым. Так поступал мой отец. Я же никогда не думал, что я добр, чист, бескорыстен. Почти у всего есть своя цена, я это понимал наравне с тем, что есть вещи бесценные. Осознавал, что я – преступник, человек криминального мира. Что иногда во мне просыпается некая жестокость, которую я всеми силами подавляю. И никогда она не одерживала надо мной верх.
В глубине души человек не хочет, чтобы мир становился лучше, потому что тогда он останется без мишеней. А если пропадёт внешняя цель для ненависти, придётся столкнуться с тем, что внутри.
Внутри меня творилось что-то неясное.
Я ценил приключения, нестабильный доход и график, адреналин в крови, счастливые часы с командой. Будучи ребёнком, я мечтал о другом. Но кровь отца, его наследство и наставления сыграли свою роль. Случилось то, что случилось. Изменить прошлое я не в силах.
Остаётся принять это к сведению и жить настоящим. Строить будущее таким, каким хочу видеть его я.
Некоторое время, пока все не скрылись из виду, Нарцисса просто стояла и смотрела им вслед, не обращая внимания на кровь и всё ещё не подпуская меня ближе. Но как только скрылся последний человек за домами города, из её глаз побежали тщательно скрываемые долгое время слёзы. Цисса опустилась на холодную после моросящего дождя скамейку и прижала руки к лицу, пытаясь успокоиться. Я подошёл ближе и присел рядом.
– Август… – хрипло прошептала девушка, всхлипнув и положив голову на моё плечо. Я осторожно провёл рукой по её волосам, успокаивая.
– Всё будет хорошо, Ариадна, – сказал я, впервые за долгое время называя кого-то из своей команды настоящим именем. Почему-то мне показалось, что я должен это сделать, чтобы доказать, что девушка теперь свободна и не зависит ни от меня, ни команды. Она только удивлённо подняла на меня глаза и, улыбнувшись самыми уголками губ, прошептала:
– Мне «Нарцисса» больше нравится, – и осторожно коснулась моих губ своими.
Орфей
Люди узнают себя в своих отражениях, спрятанных в глубине чужих глаз. Но у меня никогда не было никого, в чьих зрачках отразился бы я. Настоящий. Я не мог узнать себя, потому что некуда было смотреть.
Меня дрессировали правила, они не давали возможности быть собой, указывали, каким я должен быть. Везде эти правила, совершенно разные и твёрдые – дома, на корабле, на берегу, в гвардии. Везде были правила, которые я не имел права нарушить. Я словно бы был водой, легко принимая форму любого сосуда – условий, в которые меня помещали.
Хельга же больше напоминала дикое пламя. Она не успевала задумываться о том, кто она, ей было куда важнее сжечь все правила и установки на своём пути. Она поджигала и мосты за своей спиной, иногда даже не успевая перейти их, только бы не впустить никого на свою сторону. Из-за этого Хельга так часто оступалась и падала, но всегда выбиралась из ямы. Она выросла в семье, полной условий, конфликтов и роскоши. Её мать дважды выходила замуж – сначала родила Чарли и Анну, но рассталась с их отцом, своим мужем, а через два года родила третью дочь от мужчины, с которым была едва знакома. Правда, своего отца Хельга почти не помнила – он уехал почти сразу. Дочь не была ему интересна. И я не удивлялся, когда в рассказе Хельги появлялись злые нотки при разговорах об отце.