На суперобложке её биографии Джорджа Гиссинга почти нет никаких подробностей о жизни молодой женщины. Поэтому я не могу представить её вспоминающей так называемые сцены из прошлого или мечтающей о каком-то будущем. Я знаю её только как биографа Джорджа Гиссинга и, согласно суперобложке первого издания её биографии, автора пяти книг художественной литературы. И поэтому, всякий раз, когда мне кажется, что она смотрит безучастно вперёд, я представляю её мысленные образы как заимствованные из того или иного из пяти художественных произведений, написанных ею, в то время как её взгляд был также отведён от того, что обычно называют миром, или как заимствованные из того или иного из множества художественных произведений, написанных человеком, умершим примерно за сорок лет до её рождения; я думаю о ней как о созерцающей сущности персонажей.
Я написал два предыдущих абзаца, пока упомянутая книга стояла на своём обычном месте на полке. После того, как я написал фразу « сущности Только что просмотрев эти персонажи , я почувствовал побуждение достать книгу и положить её рядом с собой, задником суперобложки вверх. Мой взгляд повёлся по привычному маршруту: от прямоугольной зоны света к источнику света за пределами иллюстрации, затем обратно к чётко выраженным чертам молодой женщины, смотрящей прямо перед собой, и, наконец, к поверхности её ближнего глаза. Теперь же, однако, по какой-то причине, этот кажущийся объект моего зрения кажется чем-то иным, нежели изображением человеческого глаза. Теперь я могу на мгновение отвлечься от окружающих зон света и тени – изображений частей человеческого лица – и различить из трёх простых пятен и полос – двух белых, окружающих одну тёмно-серую, – изображение целого и совершенного стеклянного шарика. По прошествии этого мгновения окружающие зоны, как я их назвал, возвращаются в поле моего зрения, но кажущийся стеклянный шарик остаётся в их центре. То, что я вижу, – это не гротеск – молодая женщина с глазом в виде шара из цветного стекла, – а нечто, безусловно, анатомически невозможное: молодая женщина, крепко держащая стеклянный шарик между верхним и нижним веком перед нормальным глазом. Присутствие там стеклянного шарика вполне может объяснить особую интенсивность взгляда молодой женщины.
Прежде чем я впервые увидел стеклянный шарик, лежащий прямо перед глазом, я был
Я не мог объяснить, почему у молодой женщины часто был такой вид, будто она пристально смотрит на что-то, видимое только ей: на что-то, словно висевшее на полпути перед ней, хотя и не существовавшее нигде, кроме её воображения. Как, задавался я вопросом, молодой женщине удавалось так сосредоточивать внимание, позируя перед камерой среди ярких источников света? Если она подносила к глазному яблоку цветной стеклянный шарик, всё объяснялось.
Хотя я терпеть не мог, чтобы стеклянный шарик или какой-либо другой предмет лежал на поверхности моего глаза, в детстве я часто подносил один за другим шарики как можно ближе к открытому левому глазу, всматриваясь в стекло. Я всегда смотрел в сторону источника яркого света – электрического шара или освещённого солнцем неба, – и шарик, в который я смотрел, всегда был полупрозрачным.
Мрамор, который я представляю себе упирающимся в глаз биографа Джорджа Гиссинга, – это не тот мрамор, в который я смотрел в детстве. Мрамор, в который или сквозь который смотрит молодая женщина, содержит плотную, насыщенно окрашенную сердцевину, окружённую прозрачным стеклом.
Сердцевина обычно имеет тот или иной основной цвет. Когда я начал собирать стеклянные шарики в 1940-х годах, этот вид мрамора был одним из самых недорогих среди множества видов, передававшихся из рук в руки моими одноклассниками. Мы, коллекционеры шариков, копили старые виды, переданные нам отцами или дядями и больше не продававшиеся в магазинах. Я предпочитал старые виды не только из-за их редкости, но и потому, что они были в основном из полупрозрачного или мутного стекла с мотка или завитками второго цвета глубоко внутри основного цвета. Такие шарики нелегко выдавали своё содержимое.
Сначала я был разочарован, когда, казалось, увидел перед глазом молодой женщины стеклянный шарик, который я мало ценил в детстве: такой продавался дёшево в магазинах «Коулз» и не имел ничего более загадочного в своём содержимом, чем простая сердцевина белого, красного, синего, жёлтого или зелёного цвета. Позже я впервые за много лет взглянул на сотню с лишним стеклянных шариков, которые хранил у себя шесть десятилетий, несмотря на то, что жил почти по двадцати адресам. Я высыпал шарики из стеклянных банок на ковёр возле стола. Мне хотелось найти среди гальки, агатов, кошачьего глаза, жемчуга, реалий и других камней те немногие, которые я теперь считал глазными яблоками . Я надеялся узнать, что ошибался, отвергая их: что простой вид глазных яблок был обманчив. В стеклянных банках были не только стеклянные шарики. На ковре среди моих прежних игрушек лежала серебристая трубка длиной…