В четвёртом из последних абзацев я сообщил, что привык прерывать последовательность образов так называемой тёти на определённом этапе. Однако, пока я писал два предыдущих абзаца, мне пришёл в голову ряд образов-событий, которые могли бы легко продлить последовательность, сохранив при этом её актуальность для данного отчёта. Первое из возможных событий – рождение так называемой тётей дочери примерно в то же время, когда произошло моё собственное рождение. (Несколько проблем поначалу не позволяли мне продвинуться дальше этого события. Согласно временной шкале, которую я имел в виду, это рождение должно было произойти почти через двадцать лет после замужества так называемой тёти, когда ей было почти сорок лет. В тот исторический период такое рождение никоим образом не было бы…
Маловероятно, но, скорее всего, это был девятый или десятый ребёнок в своём роду, так что дочь была бы младшей среди многочисленных братьев и сестёр. Это меня не устраивало. Я желал для дочери большего, чем быть девятым или десятым ребёнком сельскохозяйственного рабочего; носить поношенную одежду, лишенную нарядов и игрушек, и заниматься домашним хозяйством, когда она могла бы читать или мечтать. Я был готов постановить, что ребёнка должна усыновить так называемая тётя, после того как она много лет была бездетной – избалованный единственный ребёнок больше соответствовал моему рассказу, чем потрёпанный ребёнок-рабыня, – пока я не вспомнил девушку-женщину, которая однажды привела меня к пруду с рыбами, над которым нависали листья определённого оттенка красного. Она была единственным ребёнком у матери с седеющими волосами. Совершенно другой проблемой было то, что я, казалось, вызывал к жизни дочь и её обстоятельства, словно я, а не так называемая тётя, лежу перед сном в комнате с цветными стёклами в окне и представляю себе возможные события. Но это перестало казаться проблемой, когда я напомнил себе, что это отчёт о реальных событиях, а не вымысел. Насколько я понимаю, писатель, пишущий художественные произведения, описывает события, которые он или она считает воображаемыми. Читатель художественного произведения считает, или делает вид, что считает, эти события реальными.
В настоящем произведении описываются только реальные события, хотя многие из них могут показаться невнимательному читателю вымышленными.
Дочь, как я намерен её называть, получила воспитание, весьма отличное от моего. Я жил то в пригороде столицы, то в провинциальном городе или в отдалённом районе, преимущественно безлесном, где жили три предыдущих поколения семьи моего отца, но где я никогда не чувствовал себя как дома, потому что с одной стороны этот район граничил с океаном.
Она жила почти до юности в единственном доме на далеком плато, каждый день видя виды преимущественно ровной, поросшей травой сельской местности, которую я знала много лет только по иллюстрациям. В одном из домов, где я жила, в одной из дверей было цветное стекло. Она каждый день видела не только цветные стекла в нескольких дверях своего дома, но и далекие виды множества дверей и окон особняка, комнаты за комнатами, где на стенах, полу или мебели были зоны приглушенного цвета, куда ранним утром или поздним вечером проникал тот солнечный свет, что все еще мог проникнуть под нависающую железную крышу и сквозь лианы и плющи на веранде. Ее родители, возможно, не были регулярными прихожанами, но они поженились до прихода священника, и они отправили свою дочь в…
Воскресная школа, организованная той же протестантской конфессией, которая построила церковь из бледного камня и установила в притворе церкви цветное окно, вид которого побудил меня начать писать этот отчёт. Её воспитание и моё были довольно разными, но мы с ней, как и почти любой другой молодой человек нашего времени и места, были вынуждены в течение года нашего детства, морозными утрами или жаркими днями, находить интерес, или делать вид, что находим интерес, к той или иной книге для чтения, составленной Министерством образования нашего штата и продаваемой по дешёвке во все школы, как государственные, так и конфессиональные. Способные читатели, такие как она и я, прочитывали всю нашу «читалку», как её называли, в первые несколько дней после того, как она нам досталась. Затем, в течение оставшейся части года, мы были вынуждены сидеть на так называемых уроках чтения, пока кто-нибудь из наших одноклассников старательно читал вслух тот или иной абзац из какого-нибудь прозаического произведения, которое нам, способным читателям, давно надоело. Книги для чтения были впервые опубликованы за десять лет до моего рождения и широко использовались в течение почти тридцати лет после этого. В те годы многие школы, как государственные, так и религиозные, были настолько плохо оборудованы, что ученики не читали никаких других книг, кроме своих книг для чтения. Так было, безусловно, в школах, которые я посещал, и я не смог бы начать писать этот абзац, если бы не то же самое было в школе, где училась моя дочь.