Вспоминая сегодня эту глупую историю, я впервые за почти тридцать лет вижу не какого-то вымышленного священника, а своего давнего коллегу, одетого так, как я его никогда не видел, в чёрном костюме с белым целлулоидным воротником на шее, держащего над головой бутылку с надписью « Seven Hills Altar Wine» . Он держит бутылку между собой и единственным окном, выходящим на восток, и смотрит…
Сквозь ярко освещённое красно-коричневое стекло до него доносятся шарканье и покашливание фермеров, их жён и детей, которые входят в церковь и устраиваются – мужчины и юноши на стороне Евангелия; женщины и девушки на стороне Апостолов. Через другую стену он слышит, как ветер колышет эвкалипты, окаймляющие травянистый церковный двор, и звон розелл.
Почему сегодня я вспомнил о произведении, которое, несомненно, проигнорировал при первом прочтении: приукрашенный пересказ чего-то, возможно, случившегося с автором в годы его священства? Почему я включил в этот отчёт скучную тему предыдущих абзацев? Возможно, причина в том, что я научился доверять подсказкам своего разума, который порой побуждает меня со всей серьёзностью изучать вещи, которые другой человек мог бы счесть недостойными, пустяковыми, ребяческими. Неловкость, вызванная вымышленным священником, и предсказуемые мотивы докучливой женщины давно утихли среди моих собственных забот, одну из которых можно было бы назвать жизнью и смертью ментальных сущностей. Автор этого рассказа стоял бы один в ризнице многих крошечных церквей, окруженных попугаями на деревьях, склонил бы голову и молился о том, чтобы церемония, которую он собирался совершить, и проповедь, которую он собирался произнести, приблизили к Богу тех, кто в тот момент кашлял и шаркал ногами по ту сторону алтарной ограды. Облаченный в свою белую, алую, зеленую или фиолетовую ризу, юноша, несомненно, ощущал присутствие личности, которую он считал создателем вселенной и одновременно другом и доверенным лицом любого, кто приближался к нему из бесчисленных миллионов живущих, но особенно тех, кто был рукоположен в священники церкви, основанной Его единственным сыном. Из некоторых самых первых абзацев этого отчета должно быть ясно, что мне очень хотелось бы узнать, что видел в своем сознании молодой священник в такое время. Позже я намерен упомянуть автобиографию, опубликованную после смерти писателя рассказов и бывшего священника. Большая часть написанного в посмертной книге откровенна и искренна, но нигде в ней автор не пытается описать то, что больше всего интересует меня в его типе личности; нигде он не рассказывает о своем религиозном опыте.
В предыдущих двух предложениях я немного отклонился от темы. Я хотел отметить огромную разницу между заботами молодого священника и автором рассказа: один постоянно ощущал присутствие Бога, а другой лишь хотел неуклюже пошутить над собой в молодости. Я хотел спросить, что стало с воображаемым
Присутствие или личность, управлявшая жизнью молодого человека. Я не осуждаю автора, но скорее удивляюсь, как мощный образ в сознании мог таким образом, казалось бы, утратить свою актуальность.
Даже когда мой некогда коллега, бывший священник, писал свою прозу, люди, когда-то уважавшие его или благоговевшие перед ним, наверняка читали в газетах первые из множества сообщений о священниках, признанных виновными по закону за деяния несравненно более тяжкие, чем мочеиспускание в бутылки с вином для алтаря в ризницах. Как много из тех, кто читал подобные сообщения, сразу или после долгих размышлений решили, что больше не считают священными некоторых людей, места и вещи, которые они прежде считали таковыми. Однажды я услышал от одной такой женщины, которая ходила в церковь каждое воскресенье, пока с ней не случилось то, о чём я расскажу ниже.
Женщина работала регистратором и секретарем психиатра.