Я никогда раньше не путешествовал к северу от столицы, и меня удивила жара воздуха за Великим Водоразделом и яркий солнечный свет на тротуарах пригородов провинциального города, который
Дорожки были вымощены гравием, в основном белым, с вкраплениями оранжево-жёлтого оттенка, которые я поначалу принял за следы золота, прославившего город. Наша мебель должна была прибыть только на следующий день. Нам предстояло провести ночь в свободных комнатах кремового дома с просторным садом. Ранним вечером, когда воздух ещё был тёплым, я один вышел в сад. Я не был робким ребёнком, но был безупречно послушным. Мне хотелось произвести впечатление на взрослых, чтобы они увидели во мне нечто большее, чем просто ребёнка: достойного беседовать с ними и даже, возможно, достойного того, чтобы меня посвятили в некоторые тайные знания взрослых. Я держался тропинок в саду. Мне хотелось бы осмотреть поляны между кустами на лужайке или летний домик со стенами из темно-зеленой решетки и горшками с папоротником, виднеющимися через дверной проем, но я предпочел считать эти места запретными и надеялся, что мой отказ от них убедит любого, кто тайно наблюдает за мной, в том, что я взрослый и заслуживающий доверия человек.
На теневой стороне дома я остановился, когда цементная дорожка сменилась каменными плитами, уложенными на некотором расстоянии друг от друга в почве, где даже летом сохранились пучки мха. Место передо мной с одной стороны ограничивалось частью кремовой южной стены дома. Единственное окно, выходящее на это место, было почти затянуто атласными оборками некой занавески или жалюзи, которые я вспоминал в последующие годы, когда встречал такие выражения, как «роскошный особняк» или «роскошная мебель». На противоположной границе, которая была южной границей участка, листья декоративного винограда начинали краснеть. Большая часть пространства передо мной заросла ирисами и папоротниками, но я видел среди зелени участки мутной воды, где широкие плавающие листья наверняка скрывали красно-золотую рыбу. Напротив того места, где я стоял, дальняя граница этого места представляла собой стену из матового стекла со множеством панелей, которая, как я узнал много позже, была задней стеной гаража, хотя на первый взгляд мне она показалась частью закрытой веранды, где та или иная жительница дома возлежала на плетеном шезлонге с книгой в руках в самые жаркие часы многих дней.
Стоя на последнем участке цементной дорожки, я думал о месте впереди, предназначенном исключительно для удовольствий привилегированных персон, неизвестных мне, но почти наверняка женщин. И всё же это место было частью сада и не было отделено никаким барьером. Его суровые хозяйки, несомненно, допускали возможность того, что не один любопытный посетитель, даже невежественный мальчик, такой как я, приблизится к
время от времени и даже мог решить, по своему невежеству, что он может свободно туда войти.
Мои размышления не привели меня ни к какому решению. Я подумывал прибегнуть к уловке, которая, казалось, иногда помогала взрослым не заподозрить, что я за ними шпионю. Я подумал о том, чтобы шагнуть в будущее и, если меня потом окликнут или подвергнут допросу, сыграть роль простодушного ребёнка, которому хотелось лишь заглянуть в дальний угол сада: ребёнка, который видел лишь поверхностные вещи и никогда не стремился понять их скрытое значение.
В данном случае от меня не требовалось никакого решения. Высокая девушка, почти молодая, вышла из-за моей спины, взяла меня за руку и повела вперёд, осторожно ступая по мшистой земле, чтобы я мог ходить по каменным плитам.
Я предположил, что она дочь семьи, единственный ребёнок у родителей. Раньше я её не видел. Когда моя семья приехала в дом, она была в своей комнате с закрытой дверью – занималась, как нам сказали. Пока она вела меня к тенистому пруду, я так и не взглянул ей в лицо; лишь мельком взглянув, я понял, что кожа вокруг её скул блестит и что она смотрит на вещи пристально.