Кажется, я его помню. Меня не разубеждают в том, что упомянутая молодая женщина и её муж были бы рады провести остаток жизни так, как, по словам немецкого писателя, он хотел бы провести свою жизнь, с той лишь разницей, что, пожалуй, писатель предпочитал проводить последний час каждого вечера в своей крошечной комнате с ручкой и бумагой, сочиняя одно за другим художественные произведения вроде тех, что я когда-то читал, но потом забыл, тогда как молодая женщина и её муж, возможно, хотели лишь перед сном вспомнить то немногое, что не видели днём: она, возможно, огромные, тусклые комнаты по ту сторону какого-нибудь окна, когда послеполуденное солнце выхватывало разноцветные поля на его стеклах; он, возможно, лица молодых женщин, чьи голоса он иногда слышал из-за увитых виноградом шпалер на длинной веранде, расположенной по другую сторону широких лужаек, симметрично расположенных цветников и прудов.
(Всякий раз, когда я вспоминаю здесь, в этом тихом районе недалеко от границы, мою в основном бесцельную деятельность в течение пятидесяти с лишним лет в столице, я начинаю завидовать человеку, который мог бы получать скромную зарплату на протяжении большей части своей взрослой жизни в обмен на кормление, поение, чистку и дрессировку полудюжины чистокровных лошадей в определенных сараях и загонах за плантацией кипарисов на дальней стороне ряда хозяйственных построек поблизости от огромного сада, окружающего обширную усадьбу, находящуюся вне поля зрения ближайшей дороги, которая показалась бы мне одной из бледно окрашенных самых незначительных дорог, если бы я когда-либо увидел ее на какой-нибудь карте того или иного в основном ровного травянистого ландшафта, которые, кажется, часто находятся в том или ином дальнем западном районе моего сознания.)
В четвёртом из последних абзацев я сообщил, что привык прерывать последовательность образов так называемой тёти на определённом этапе. Однако, пока я писал два предыдущих абзаца, мне пришёл в голову ряд образов-событий, которые могли бы легко продлить последовательность, сохранив при этом её актуальность для данного отчёта. Первое из возможных событий – рождение так называемой тётей дочери примерно в то же время, когда произошло моё собственное рождение. (Несколько проблем поначалу не позволяли мне продвинуться дальше этого события. Согласно временной шкале, которую я имел в виду, это рождение должно было произойти почти через двадцать лет после замужества так называемой тёти, когда ей было почти сорок лет. В тот исторический период такое рождение никоим образом не было бы…
Маловероятно, но, скорее всего, это был девятый или десятый ребёнок в своём роду, так что дочь была бы младшей среди многочисленных братьев и сестёр. Это меня не устраивало. Я желал для дочери большего, чем быть девятым или десятым ребёнком сельскохозяйственного рабочего; носить поношенную одежду, лишенную нарядов и игрушек, и заниматься домашним хозяйством, когда она могла бы читать или мечтать. Я был готов постановить, что ребёнка должна усыновить так называемая тётя, после того как она много лет была бездетной – избалованный единственный ребёнок больше соответствовал моему рассказу, чем потрёпанный ребёнок-рабыня, – пока я не вспомнил девушку-женщину, которая однажды привела меня к пруду с рыбами, над которым нависали листья определённого оттенка красного. Она была единственным ребёнком у матери с седеющими волосами. Совершенно другой проблемой было то, что я, казалось, вызывал к жизни дочь и её обстоятельства, словно я, а не так называемая тётя, лежу перед сном в комнате с цветными стёклами в окне и представляю себе возможные события. Но это перестало казаться проблемой, когда я напомнил себе, что это отчёт о реальных событиях, а не вымысел. Насколько я понимаю, писатель, пишущий художественные произведения, описывает события, которые он или она считает воображаемыми. Читатель художественного произведения считает, или делает вид, что считает, эти события реальными.
В настоящем произведении описываются только реальные события, хотя многие из них могут показаться невнимательному читателю вымышленными.
Дочь, как я намерен её называть, получила воспитание, весьма отличное от моего. Я жил то в пригороде столицы, то в провинциальном городе или в отдалённом районе, преимущественно безлесном, где жили три предыдущих поколения семьи моего отца, но где я никогда не чувствовал себя как дома, потому что с одной стороны этот район граничил с океаном.