также читали и размышляли над стихотворением, в котором излагались мысли и фантазии поэта, стоявшего вечером на сельском кладбище и размышлявшего о возможных жизнях, которые могли бы быть прожиты людьми, чьи останки были захоронены поблизости.
Пока я писал предыдущие три абзаца, у меня под рукой был полный комплект упомянутых хрестоматий: факсимиле оригинальных книг, выпущенных в качестве памятного издания двадцать пять лет назад. Закончив предыдущий абзац, я обратился к страницам, где было напечатано третье из упомянутых в этом абзаце стихотворений. Я был удивлён, обнаружив, что текст, опубликованный в хрестоматии, был сокращённым. В тексте, который я часто читал в детстве, отсутствовали несколько строф оригинала, особенно последняя строфа, в которой с благоговением упоминается Божество. Мне трудно поверить, что стихотворение было сокращённым из-за нехватки места на страницах хрестоматии. Мне также трудно поверить, что составители серии хрестоматий подвергли бы цензуре то, что они считали бы шедевром английской литературы. Я могу только изумляться, казалось бы, необъяснимому обстоятельству, что мое возможное «я», которое иногда, казалось, стояло рядом с персонажем, по-видимому, ответственным за написание некоего известного английского стихотворения, — что одно из моих возможных «я» так и не было вынуждено в конце концов склонить голову, опустить глаза и изобразить преданность божественной личности, в честь которой была построена церковь неподалеку, но вместо этого было свободно поднять взгляд среди могил и надгробий и наблюдать издалека приглушенный свет заходящего солнца по крайней мере на одном цветном стекле одного окна.
Дочь воспитывалась несколько иначе, чем я, но каждый из нас иногда, в той или иной из моих возможных жизней, рассказывал что-то, удивлявшее другого и делавшее его или её тайную историю всё-таки объяснимой. Я бы так же удивился, когда она впервые рассказала мне, что в детстве иногда раскладывала на коврике в гостиной стеклянные бусины из швейной корзины матери. Бусины были разных цветов, и она расставляла их так же, как расставляли изображения цветных курток жокеев на дальней стороне ипподрома в своём воображении всякий раз, когда слышала в какой-то день неясные звуки, из которых понимала, что работодатель её отца, владелец обширных поместий, где она жила, слушал на задней веранде своего особняка радиопередачу каких-то скачек.
состязались те или иные из его лошадей на каком-то отдаленном ипподроме.
В последний раз, когда я был в столице, я взял с собой фотоаппарат с рулоном неотснятой плёнки внутри. В последнее утро моего пребывания в упомянутом ранее доме из вагонки я приготовился сфотографировать каждое цветное стекло в каждом окне и двери, выходящих на подъездную дорожку и веранду.
Всякий раз, возвращаясь из столицы в этот приграничный район, я отправляюсь в путь ранним утром. После того, как в последнее утро, упомянутое выше, я позавтракал и оставил багаж в машине, солнце ещё не взошло, хотя редкие облака на бледном небе уже порозовели. Мой друг с женой всё ещё находились в своём крыле дома, почти наверняка ещё спали. Я тихонько прошёл по веранде и подъездной дорожке, снимая по одному снимку каждого окна снаружи. Затем я прокрался через гостиную, свою комнату, коридор и кабинет друга, снимая по одному снимку каждого окна изнутри. В последнем городе по пути домой я оставил плёнку проявляться и печатать. С тех пор я собрал по два отпечатка размером с открытку с каждой экспозиции. Эти отпечатки лежат рядом со мной, пока я пишу эти строки. В дни, предшествовавшие сбору отпечатков, я надеялся узнать из них что-нибудь ценное.