— Ай, ай! — воскликнул татарин, широко раскрывая глазки и осторожно, двумя пальцами беря самородок, словно то был горячий уголь. Ибрагимов пододвинул лампу, долго рассматривал золотой камешек и наконец со вздохом вернул его хозяину.
— Якши. Парамошка таскай.
— Это почему? — удивился Плетнев. — Тебе хочу продать. Ты ведь, Закир Юсупович, тоже золотом не брезгуешь.
— Ай, не нада, не нада, Гаврилка, — замахал руками старик. — Зачем моя золото? Деньга такой нет. Закир бедный, сам гляди. Откуда деньга брать? Парамошка гуляй, Парамошка.
Охотник сумрачно посмотрел на него. Показывать золото Парамонову он не хотел: прицепится старый волк — не отвяжешься. Рассчитывал на Закира, а он отказывается. Что же теперь делать? Плетнев медленно завертывал самородок в бумажку.
— Почем? — вдруг спросил Ибрагимов, следя блестевшими как у кошки глазами за пальцами Никиты.
— Что почем?
— Самородка почем?
— Недорого, Закир Юсупович, деньги мне нужны.
— Деньга всем нада. Какой жизнь без деньга? Пропадай.
Татарин опять взял самородок, то подносил к самым глазам, то отодвигал на вытянутую руку, скреб ногтем, даже понюхал и наконец объявил цену.
— Мало даешь, Закир Юсупович. Накинь, может и срядимся. А скупиться будешь, видно, и впрямь к Парамонову пойду.
— Зачем Парамошка. Я покупай.
— Тогда набавь, Закир Юсупович.
— Ай, ай, Гаврилка! Твоя мало, моя шибко много.
Поспорили, погорячились и ударили по рукам. Татарин ушел в другую комнату. Халима что-то сердито закричала на мужа. Ибрагимов вынес три смятых бумажки. Плетнев знал, что Закир его надул — на самородке получит хороший барыш, но взял деньги.
Было далеко за полночь. Вызвездило. С гор потянул холодный ветер. Ни души на улицах Зареченска. Охотник медленно шел по спящему поселку. Задами пробрался во двор Вагановых. Племянника встретил Степан Дорофеевич. Обнялись, расцеловались. До петухов просидели за самоваром. Несмотря на недомогание, в горенку притащилась и Глаша.
— Вот и еще привел бог свидеться, — говорила старушка, утирая концом платка непрошеные слезы. — Не чаяла уж и дожить до такого дня. Васет-то совсем плохо со мной было.
— Что вы, тетенька, зачем такие слова. Жить вам да жить.
— Полно, Никитушка, отжила я свое. Одной-то ногой давно в могиле стою.
— Частенько Глаша здоровьем скудается, — заметил Степан Дорофеевич, заботливо поглядывая на жену. — Славно мы с ней пожили, дай бог каждому. Да, видно, зажились, старые кости на покой просятся.
За семейными разговорами время пролетело незаметно. В третий раз прокричал петух. Спать племянника уложили в боковушке. Никита отвык от пуховиков и долго не мог уснуть: душно в маленькой комнатушке, раздражают тонкие лучики света, бьющие из щелей ставня в лицо, мешают голоса за стенкой. Но усталость взяла свое — охотник проспал до вечера. Ваганов закупил для племянника все необходимое. Плетнев нагрузил котомку припасами и стал прощаться. Ни слова не сказал дяде о золоте. Степан Дорофеевич бросил старательство, а ненароком может обмолвится. Нужды Вагановы не знают, не стоит и тревожить их золотом. Глаша перекрестила Никиту дрожащей рукой и заплакала.
— Чует сердце, в последний раз вижу тебя, Никитушка.
Племянник еле успокоил тетку.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Лето незаметно переходило в осень. Покраснел лист на осине, позолота украсила ветки березы. Некошеные травы полегли, но поздние цветы еще тянулись к солнцу, будто старались больше захватить тепла. Отзвенели птичьи голоса — пернатые собирались в теплые края. Ветер гнал тонкие серебристые нити паутины, обрывал желтые листья.
Почти все лето Плетнев прожил на берегу озера. Ставил сети на разжиревших карасей, что лениво копошились в илистых заводях. Вечерами раскладывал небольшой костер, варил уху и здесь же на берегу ел. А потом при свете звезд тянул из кружки горячий чай и смотрел, как в озере купается луна, протянув серебристую дорожку к берегу. Попыхивал трубкой, слушал, как перекликались в камышах утки, как плескалась рыба, как шипели маленькие волны, набегая на мокрый прибрежный песок. Вьюга лежала рядом с хозяином и тоже слушала, и тоже смотрела и на озеро, и на звезды, и на луну. Лайка за лето отъелась, снова стала белой, как первый снег. О золоте охотник вспоминал редко. Сходил к той яме, где боролся с медведем, подложил под уступ хороший заряд пороху и подорвал глыбу пудов на сто. Когда пыль улеглась, подошел к яме. Всю ее засыпало вровень с краями. Золотой клад укрыт надежно. В речке Плетнев устроил завалы из камней и сухого леса.