Плетнев позвал приезжих пить чай. В прокопченной избе стало тесно. Здесь никогда не бывало столько народу. Хозяин украдкой разглядывал приезжих, удивлялся, что они навеличивают друг друга товарищами. Поставил на стол глухаря, приготовленного на особый манер, медвежий копченый окорок, соленую рыбу, лепешки только что с плиты, мед в сотах и настоящий фамильный чай. Все ели с аппетитом. Буйный, подобревший от сытной еды, разговорился. Спрашивал Плетнева об охоте, какого зверя каким способом берет. Никита отвечал охотно, рассказывал разные случаи. В разговоре узнал, что гости приехали из Зареченска, что избушку встретили случайно и что искать золото собираются примерно там же, где начинал пропойца Сомов.
— А ты, Никита Гаврилович, не занимался старательством? — как бы случайно спросил Майский.
— В наших краях все старатели, — уклончиво ответил Плетнев. — Мое дело — охота. А золото капризное: сегодня густо, завтра — пусто, а там и нет ничего.
Геологи ушли в палатки, а Никита, оставшись один, долго еще сидел за столом, положив голову на руки. «Опять за золотом, — думал таежник. — И чего оно им далось, проклятое? Сейчас улыбаются друг другу, слова хорошие говорят, а найдут золото — зверями станут. Разве нельзя без золота жить?.. А ну как и вправду, найдут?» От этой мысли стало тревожно. Что если следом за этими придут и другие? Начнется такое, не приведи бог увидеть. Одно успокаивало: не найдут, хотя и по-научному собираются искать. На золото особое чутье надо, не у каждого оно есть. Укладываясь спать, Никита долго ворочался с боку на бок. «Помешать бы надо», — думал засыпая.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Три года прошло с того дня, когда на площади перед приисковой конторой повесили зареченских большевиков. Хоронить их было строжайше запрещено. Двое часовых день и ночь ходили возле виселицы и не подпускали близко даже родственников казненных. Напрасно старик Ваганов пробовал подкупить часовых, суля большие деньги, не помогло. После смерти дочери Степан Дорофеевич пытался наложить на себя руки, но помешал Никита, живший в те дни в Зареченске.
На рассвете четвертого дня после казни к поселку подошли красные. Это был отряд Рогожникова. С приисков и окрестных заводов к Давыду стекался рабочий люд, из деревень подходила крестьянская беднота. Отряд стал крупной боевой единицей и теперь именовался полком Уральских орлов. Он одержал немало славных побед, вступая в схватки с белогвардейцами, выбивая их из деревень и поселков. К Давыду Рогожникову пристал и Семен Ваганов со своим небольшим отрядом из рабочих Никольского завода. Сын Степана Дорофеевича проявил незаурядные способности по военной части, был умен, смел и находчив. Рогожников сразу оценил молодого командира и поручал ему трудные операции. Когда стало известно о расправе над зареченскими коммунистами, Ваганов пошел к Давыду. Зачем — и сам толком не знал. Командир сидел за маленьким столом у окна и писал. Увидев Семена, поднялся, протянул руку.
— А я за тобой посылать собирался. — Садись, сейчас и другие командиры подойдут, разговор есть. Ты что мрачный?
— Не с чего быть веселым… У меня… сестру в Зареченске казнили, — Семен отвернулся к окну.
— Знаю, все знаю, — Рогожников положил ему руки на плечи, легонько повернул к себе. — За смерть товарищей бандиты нам заплатят. Выступаем сегодня ночью. Сейчас подработаем план операции.
Стремительный удар Уральских орлов по белогвардейской части, расквартированной в приисковом поселке, был неожиданным. Завязался ожесточенный бой. Начавшись на рассвете, он с переменным успехом шел весь день. К вечеру стало ясно: белоказакам Зареченска не удержать. Отступая, они с трех сторон подожгли поселок. Запылали избы старателей, к небу поднялись столбы огня и бурого дыма. Среди дыма и пламени метались Обезумевшие люди, спасали жалкие пожитки, хватали что попадало под руку, кричали, кого-то проклиная, кого-то призывая на помощь. Из горящей избы выскочила на крыльцо простоволосая женщина, прижимая узел с тряпьем. Маленькая девчушка, с округлившимися от страха глазами, держалась за ее юбку. Свободной рукой девочка старалась удержать белого в черных пятнах котенка. Котенок пищал истошным голосом и отчаянно царапался.
— Брось ты его, окаянного, — зло крикнула мать, но девочка, выпустив подол ее юбки, сильнее стиснула котенка — самую большую свою ценность. Перебежав двор, беглецы оказались за воротами. И вовремя: у избы рухнула крыша, разбросав далеко вокруг раскаленные угли.