— Не забывайте, с таким оружием вы сами превращаетесь в дичь, любой охотник захочет получить «Сайгу» с патронами. Перешагнуть через труп неизвестного бродяги, коего никто не хватится, это проще простого. В Молдавии был у меня похожий случай, за простую СВД, пацана жизни лишили румыны.
Прятать решили по отдельности, с равным запасом патронов, чтобы не складывать все яйца в одну корзину. Свою курковку двенадцатого калибра с полусотней патронов я разобрал и обмотал запасной одеждой, прятать ничего не пришлось. Когда ребята вернулись из леса, начерно обсудили перспективные планы «внедрения и прогрессорства». Мы с Вовой ставили целью ближайших лет освоение местных технологий с дальнейшим улучшением. Я надеялся организовать производство бездымного пороха, динамита и инициирующего вещества для капсюльных патронов, хотя бы на базе гремучей ртути. Получится заинтересовать местное начальство — хорошо, нет, так на свои средства с перспективой своего производства, как в Прикамске, так и любом другом городе. Владимир намеревался под мои боеприпасы сконструировать простейшее гладкоствольное ружьё, под патрон с пулей-турбинкой. Благо, их у меня было два десятка, не меньше.
Самую трудную задачу взвалил на себя Никита, но, он на две головы выше нас в бизнесе. Добравшись до Питера с двустволкой Вована, взятой взамен помповика, он надеялся организовать производство подобных ружей и патронов под них, либо на паях с власть имущими, либо в наглую, одному. Но, перед этим протолкнуть закон о патентном деле, учитывая, что пошлины с патентов пойдут в казну, вероятность подписания нужного нам закона имелась. На подкупы чиновников мы с Володей отдали Никите свои наручные часы и термосы. Если всё у него получится, он добьется нашего перевода в столицу, если нет, к исходу трёхлетнего срока вернётся в Прикамск, будем думать дальше.
— Всё нормально, ребята, — согласился с нашими планами Палыч. — только я предлагаю уменьшить сроки до двух лет.
— Почему?
— Вы забыли, что через три-четыре года будет восстание Пугачева, чьи войска пройдут по Прикамскому заводу. К этому времени вам лучше отсюда убраться, хотя бы в Казань, — он передёрнул плечами, — видел я эти народные волнения, кровавое, доложу вам, зрелище.
— Договорились, к Рождеству с 1772 на 1773 год встретимся в Казани, у ворот кремля ждать друг друга неделю. Если мы не сможем добраться, отправить туда связного, с запиской и синим флажком в руке.
Были и другие разговоры, но, в памяти моей остались только эти планы, внедрению которых мы посвятили все свои силы. К вечеру мы добрались до выселков на месте будущей Осиновки, где заночевали, одарив хозяина бутылкой водки из взятого запаса. Ночевали, на сей раз на сеновале, где оказалось достаточно тепло, а завтракали также, сырыми яйцами. С хозяином общался только егерь, мы начали работать на свои легенды полуиностранцев. От выселков до заводского посёлка дошли после полудня, сразу направившись на ночлег к Марфе Носковой, дальней родне Прокопия Малого. Хваткая вдова лет тридцати с хвостиком, с тремя детьми, но, вполне симпатичная женщина, держала двух коров, стадо гусей и, как раз завалила трёх откормленных за лето кабанчиков. Без лишних слов она отвела нам пустующую гостевую комнату на втором этаже своего дома, подала плотный ужин. Однако, не преминула договориться от плате за проживание на год за две копейки с носа. Возражения, что мы без лошадей, и надо брать меньше, небыли приняты во внимание.
— Вы, чай, баре, кормить вас надо иначе, потому и беру по две копейки в неделю, — отрезала Марфа, — не нравится, ищите других хозяев.
Спорить мы не собирались, дом вдовы стоял почти в центре нагорной часть посёлка, в полусотне метров от базарной площади. Кроме того, умерший от простуды три года назад её муж был бригадиром в литейном цехе, а Марфа до сих пор сама иногда подрабатывала на заводе. Связи её и покойного мужа могли пригодиться. Об этом мы и завели разговор, выставив в качестве аванса пару бутылок спиртного, хладнокровно убранных хозяйкой за печку. Выслушав наши легенды, совместно с заверениями об отсутствии денег, она прояснила нас в оплате труда рабочих и мастеров. Покойный муж Марфы получал восемь рублей в месяц, потому и смог оставить своим детям крепкое хозяйство. Оплата рабочих начиналась от трёх рублей в месяц в литейном производстве, доходила до десяти рублей бригадирам. Поразмыслив, Марфа дала нам советы, куда и к кому обратиться из заводского начальства, подсказала, кто главнее и кому удобнее дать подарок, в виде наших обручальных колец и охотничьих ножей. Так мы наутро и поступили, попутно посетив с утра местный базар, заполненный изделиями «народного промысла», от деревянных топорищ, до кованых скоб и дверных петель.
Глава вторая
— Наш немец-то, Васятко, не иначе, колдун настоящий, — выпучив глаза, размахивал руками Бынька, носивший крестильное имя Афанасий, — по вечерам уходит в свой лабаз, где разные дымы выпускает. Веришь, красного и жёлтого цвета дымы, а вчера даже зелёный дым видел.
— Сам ты немец, — заступилась за соседского жильца Валька, на пол головы выше всех мальчишек, собравшихся у речки после обеда, — маманя говорит, русские они, а вашего даже Андреем зовут, сам, поди, знаешь.
— Имя-то русское, а по утрам всё лето, как шаман вогульский пляшет, в любую погоду, — не сдавался Бынька, пытаясь доказать друзьям, что его жилец непростой, очень непростой, — как снег стаял, каждый день за огородом приседает и прыгает, словно белка. Мне по секрету сказал, что это имнастика называется, для здоровья полезная.
— На что ему твоя имнастика, он и так здоровенный, как лось, — не удержался молчун Федот, по прозванию Чебак, за пристрастие к рыбалке, — братьев Шадриных два раза так отмудохал, они теперь в наш околоток не заходят. Батя сказал, так им и надо, сколько зубов они парням повыбивали, всё втроём на одного, а тут один всех троих наказал. Ты лучше скажи, спрашивал своего немца, или нет.
— Говорил, — потупился Афоня, — он, словно в душу смотрит, только решусь попросить, как зыркнет…
— Значит, так и не спросил, — подытожила Валентина, самая решительная в кампании, — придётся опять мне самой к твоему немцу идти.
— Во, во, давай лучше ты, — поддержали её все пятеро мальчишек, считавших девушку бесспорным заводилой и лидером в своём околотке.
Такое решение устраивало всех, потому уже через пять минут группа подростков разбежалась по домашним делам, Четырнадцатилетние парни и девушки считались практически взрослыми, на них висело, как правило, всё домашнее хозяйство, пока отцы работали. К Валентине уже сваты приходили, отец отказал, сославшись на малолетство любимой дочери. Самим ребятам домашнее хозяйство было не в тягость, оставляя время для игр, ещё три-четыре года парням не грозила работа в заводе, куда брали с восемнадцати годов. Несмотря на нехватку рабочих, даже начальство не решалось забирать подростков в завод, слишком тяжела была работа. Чтобы обеспечить завод кадрами, управляющий заводом привлекал рабочих из соседних деревень.
Раньше, как рассказывали ребятам отцы и матери, мужиков из деревень сгоняли насильно, по деревням ходили воинские команды, вылавливая убежавших с завода крестьян, которых нещадно пороли. Шесть лет назад, когда завод передали в казну, заменили управляющего и перестали пригонять людей насильно, выплатили долги за выполненную работу. Новый управляющий выплаты заработанных денег не задерживал, не лютовал, людей без причины не наказывал. Постепенно стало меняться отношение рабочих к заводу. На постройке срубов под избы для переселенцев неплохо подрабатывали местные крестьяне, платила за них казна заводская, хоть и недорого, зато сразу. Всё равно рабочих рук растущему заводу не хватало, подрастающие дети рабочих были в такой ситуации неплохим подспорьем, за три-четыре года многие становились надёжными специалистами, обучаясь у своих отцов быстрее, нежели деревенские недоросли.