Выйдя из фиакра и увидев окна своего дома ярко освещенными, Альбин удивился. Сударыня встретила его в гостиной. Она была явно возмущена.
— Сегодня утром Эрика уехала за границу. Ну что ты на это скажешь? Меня не было дома, когда она уехала. Она оставила мне письмо на столе и тебе тоже. — Проговорив это, вдова не сдержалась и взорвалась: — Я не знаю, когда настанет конец ее фокусам!
Марошффи поспешно прошел в свою комнату, где на столе лежало два письма. Одно письмо было написано Эрикой, а другое — кем-то неизвестным.
Первым Альби прочитал анонимное письмо:
«Госпожа, ваш супруг и Мари Ш. возобновили свои отношения, из-за которых, собственно, расстроился брак Мари с генералом Берти. Вы об этом не слышали? Наверное, нет, так как в противном случае вы, видимо, предприняли бы какие-то шаги для защиты собственной чести».
Ни подписи, ни даты в письме не было. Это письмо наверняка получила и прочла Эрика. Единственное, чего Альби никак не мог понять: зачем ей понадобилось хранить у себя этот мусор, а если ее это так задевало, то почему она даже словом не обмолвилась об этом письме?
«Видимо, порой даже самая умная женщина все же остается только женщиной», — со злостью подумал он.
Затем он взял в руки письмо Эрики, написанное мелким почерком на шестнадцати страницах, и начал читать его:
«Альби, дорогой мой, не сердись на меня, но уехать мне необходимо. Пока я не могу тебе сказать, куда именно. Возможно, что я приму предложение мисс Инвиль и уеду в Англию. Когда мы были с ней в Швейцарии, то договорились, что я проведу лето у нее в Ричмонде, на ее красивой вилле на берегу Темзы, неподалеку от хорошего парка; речка в том месте такая узкая, что можно перебросить камешек с одного берега на другой… Приглашение мисс Инвиль из тех, что следует воспринимать вполне серьезно… В девичьи годы я бывала в тех краях… Я даже представить себе не могу, что Темза, которая в Лондоне принимает океанские корабли, выше может превратиться чуть ли не в ручей. Сельская речушка, но какая! По обоим берегам ее великолепный зеленый ковер трав, растут огромные дубы. Английские виллы очень непохожи одна на другую, но все похожи на те, какие можно увидеть только во сне. И повсюду, куда ни посмотри, — на воде, на лугах, на деревьях, да и на самих зданиях, сложенных из красного кирпича, — лежит печать мира и тишины…
Правда, быть может, я остановлюсь вовсе не на вилле мисс Инвиль. Вполне возможно, что я передумаю, так как сами англичане кажутся мне порой серыми людьми, да и само небо у них вовсе не такое уж и голубое, а я так люблю солнечный свет! Но где в наше время светит солнце с ясного неба?
Возможно, что я останусь в Швейцарии, остановлюсь в каком-нибудь санатории и хорошенько отдохну. Мне так хочется отдохнуть, поверь мне, хочется побыть в одиночестве. Наверное, только поэтому я не очень старалась увлечь за собой и тебя. Особенно после того, когда ты решительно заявил, что тебе необходимо остаться на родине.
Что ж, если нужно, значит, нужно. Жаль, что ты не захотел объяснить мне, зачем тебе это. Ты не был со мной откровенен, и я платила тебе тем же. У меня было такое чувство, что мы оба в чем-то подозреваем друг друга, хотя я лично с самого начала не хотела тебя ни в чем подозревать. Это такая глупость, и к тому же недостойная нас. Правда, я ведь не должна была ревновать тебя? Помнишь, как-то мы с тобой разговаривали и согласились с тем, что ревность для любви равносильна смерти, более того, она настолько грязна, что даже страшнее смерти. И хотя мне больно и трудно писать об этом, однако во мне все-таки родилось подозрение. Когда? Я и сама не знаю. Немного раньше, чем я получила анонимное письмо. Плохое время рождает плохое настроение, правда? Факт остается фактом: что-то произошло. Особенно с того момента, как я поняла, насколько далеко судьба забросила тебя от меня. Мне нужно было решать: последую ли я за тобой? Но я не могла этого сделать, не могла разделить с тобой твои заботы, те самые, которыми ты живешь и сейчас. Но все же я тебя понимала. Я не могу, не имею права судить ту жизнь, какой живут люди на Заводской улице, ту самую жизнь, которая захватила и тебя. Я боюсь ее, потому что читала в газете «Пештер Ллойд» репортажи Осендовски из Петрограда, в которых он писал о том, как разъяренная толпа громила все под крики: «Бей буржуев!» Такой ужас может быть и у нас. Надеюсь, ты не считаешь меня трусихой. Трусость и отвращение не одно и то же. Осендовски в одном из своих репортажей писал, что богатых людей убивали за пустяк, порой за пару туфель и дорогое пальто.