Вдова не будила Альби. Она бесшумно расхаживала по квартире, не переставая думать о сыне. Когда Альби проснулся, он обнаружил около своей постели тщательно отглаженный штатский костюм. Тут же были белье и туфли.
— Теперь ты можешь позвонить по телефону Эрике, — посоветовала мать сыну. — Но, ради бога, выходи на улицу только в случае крайней необходимости.
Марошффи кивнул. Он и не собирался выходить из квартиры, по крайней мере до того момента, пока Петер Татар не достанет ему новые документы, как обещал. Они заранее договорились обо всем, и Альбину пока ничего не надо было делать, только терпеливо ждать.
Вдова уселась за телефон. Каждые пять минут она просила телефонистку на перегруженном коммутаторе соединить ее с квартирой барона Гота. Барышни-телефонистки терпеливо включали требуемый номер, но каждый раз выражали сожаление: абонент не отвечал. Эти бесплодные попытки продолжались до самого полудня, поэтому было решено срочно послать в Пешт с запиской Лизу.
Со всеми предосторожностями вдова написала барону несколько строк, просила его незамедлительно позвонить ей. Лиза убежала, преисполненная гордости за порученное ей столь ответственное задание, и даже не останавливалась у витрин, как она это обычно делала.
До квартиры барона Лиза добралась довольно быстро. Она долго названивала у дверей, но лакей Алекс так и не появился перед ней. Тогда она стала расспрашивать портье, который помнил ее в лицо. От него она узнала, что «барон и баронесса уехали в Вену и наверняка не скоро вернутся обратно. Все слуги получили внеочередной отпуск. Алекс, конечно, мог бы рассказать поточнее о месте пребывания барона и его дочери и сообщить об их возвращении, но его тоже нет в Будапеште — он отправился к матери в Эстергом…»
Сударыня, пересказывая все это сыну, с тревогой следила за выражением его лица, которое внезапно застыло, как маска, но ничего так и не прочитала на нем. Потом Марошффи захотел посмотреть свежие газеты, и Лиза выскользнула за ними на улицу…
К концу апреля погода постепенно улучшилась, стало меньше холодных, пасмурных и ветреных дней. Потом пришла пора пышного цветения каштанов, в Буде женщины продавали букеты роз. Во всех газетах помещались сообщения о пойманных солдатах-дезертирах, самовольно покинувших казармы. Лукачич запретил печатать сообщения о приговорах офицерам: и без того авторитет обладателей золотых звезд на погонах сильно пошатнулся.
Однако Марошффи умел читать между газетных строк. Он чувствовал настроение этих скорых на расправу военно-полевых судов, так как прекрасно знал их методы. Альбину до сих пор не удалось встретиться с Петером Татаром, а значит, он не получил обещанных ему документов. Пока еще не очень сильно, но он уже начал беспокоиться. Марошффи понимал, что каждый день приближает страну к окончательному поражению на фронте. Он заранее предвидел тот час, когда англо-французское командование возьмет инициативу в свои руки. Длинными ночами он перечитывал многочисленные газеты и журналы. Он заучил множество новых имен: Яси, Сенде, Феньеш, Биро, Кунфи, Погань, пытаясь представить себе, что это за люди. Не прошел мимо него и новый кровожадный призыв на страницах журнала «Алкотмань» «золотоголосого» епископа из города Фехервара, направленный против «подрывных элементов». Зная методы бесовской кухни (ведь недаром капитан был специалистом в области военной политики), он заранее предвидел, что за этим последует. Днем он занимался изучением политической литературы. Особенно его интересовали два издания: либерально-радикальная газета «Вилаг» и крайне националистическая «Будапешти хирлап», а из журналов — орган иезуитов «Мадьяр культура» и любимое чтиво барона Гота «Хусадик сазад». Перепалка между этими газетами и журналами помогала ему узнавать все, что он хотел. Иногда его просто поражало верхоглядство цензуры: много важных сообщений цензура пропускала, кое-что вообще не замечала, но наличие «темных окон» все-таки свидетельствовало о ее существовании.
В Будапеште, да и везде по стране, проходили шумные собрания рабочих, на многих предприятиях работа останавливалась, фабричные рабочие требовали избирательного права и мира. Марошффи настолько хорошо разбирался в политике, что сразу распознал за этими требованиями приближение революционных перемен. Особенно много забастовок отмечалось в конце апреля — начале мая, по времени они совпали со вторым в этом году крупным наступлением немцев и его провалом.