После его ухода Марошффи довольно долго раздумывал над тем, могла ли Эрика иметь связь с этим человеком. Потом в состоянии какой-то прострации он сгреб со стола бумаги, принесенные Денешфаи, разорвал их пополам, а обрывки швырнул в угол.
Вероятно, именно в эти минуты Альби порывал со своей прошлой жизнью, во всяком случае, он сделал первый, но очень важный шаг к этому, и, сознавая или не сознавая всего, он как бы повернулся спиной к тому прежнему миру, в котором жил, с которым был тесно связан тысячами невидимых нитей.
Марошффи решил немедленно покинуть дом Анны Шнебель. Бесконечными и бесцельными казались ему дни, проведенные здесь. Его, как получившего внезапную свободу раба, вдруг охватило непреодолимое желание немедленно покинуть эту клетку.
Но куда бежать? Теперь Альби думал уже не о Руди Шлерне, а о Петере Татаре, который жил в Кишпеште на Заводской улице. Ему хотелось непременно встретиться с ним, именно к нему он теперь и решил направиться. Марошффи многого ждал от Петера. Он потерял всякий контроль над собой, его больше уже не пугали опасности. Он вышел из домика на улице Аранькакош бодро, как человек, у которого есть цель, зашагал в сторону площади Фехершаш по улочкам, залитым апрельским ярким солнечным светом, в сторону улицы Хаднадь. Он хотел добраться до Кишпешта еще до наступления темноты и на ходу мысленно отчитывал себя за то, что еще раньше не ушел из дома Анны Шнебель.
Тому, кто захочет написать историю Кишпешта, придется особо остановиться на описании жителей этого старого района. Здесь обитали железнодорожники, почтальоны, мелкие чиновники, учителя и типографские рабочие, имевшие на то специальное разрешение. Но основали это поселение рабочие, ремесленники, торговцы, пенсионеры, мелкие служащие и множество молочниц. Еще до основания Кишпешта селились здесь и состоятельные буржуа, но они застраивали участок земли между улицей Юллёи и улицей Шаркань, а также по обе стороны от улицы Юллёи. Однако от улицы Шаркань в сторону Эржебет тянулся так называемый «дикий Запад», а на восток от улицы Кальмана Тисы, в сторону Кёбаньи, — лесной массив. На юго-востоке района в большинстве своем ютились в жалких лачугах рабочие, которые работали на заводах Хоффера, Липтака, Тойдлоф-Дитриха или же на кирпичном заводе, перерабатывавшем местное сырье, которого на этой безотрадной бугристой местности было видимо-невидимо. Выделялся здесь и особый квартал, расположенный между улицей Атиллы, Фарфоровым заводом и свалкой.
О заводе Бьена даже распевали такую песенку:
Старые жители уже привыкли к своему пыльному и грязному району. Те, кто жил побогаче, летом смотрели представления театра Миклоши в большом зале венгерской Королевской гостиницы, где иногда устраивались и балы. Зимой же обитатели этого района ходили смотреть фильмы в кинотеатры «Флора», «Штефания», которые были построены вместо бывшего синематографа-шапито. Казино в районе находилось на улице Фё, по соседству с собором. Там же располагалось «орлиное гнездо» — иначе говоря, жандармское управление тайного советника Швейнитцера, — точнее, оно располагалось на перекрестке улиц Шаркань и Хунгарии, причем размеры этого здания вполне подошли бы для управления жандармерии столицы крупного государства.
Некий жандармский офицер, претендовавший на лавры политика, докладывал в конце апреля 1918 года начальнику главного жандармского управления Ласло Шандору следующее:
«В настоящее время сформировался Межзаводской комитет трех крупнейших металлургических заводов Кишпешта. Этот комитет представляет собой революционную организацию местных рабочих. Комитет поддерживает связь с рабочими Кёбаньи, с предприятиями Сименса, с рабочими заводов «Радиатор», Оренштейна и Коппеля. Именно здесь отмечается быстрый рост профсоюзных объединений. На большинстве предприятий комитета значительная часть рабочих вместе с рабочими кварталами Виллань еще ранее была организована в профсоюзы…»
В 1918 году по улице Шаркань можно было проехать двумя видами транспорта: либо в коричневых вагончиках местной электрички, либо в желтом вагоне трамвая под номером 40.
Именно на нем Марошффи и доехал до конечной остановки, и всезнающая кондукторша показала ему, как лучше добраться до Заводской улицы, по одну сторону которой тянулся высокий забор завода Хоффера, распространявший по всей округе запах креозота, которым был обильно обмазан, а с другой стороны стояли низенькие домики. На этой сырой местности, которая так и не была до конца осушена, бедняки из всякого хлама и бог знает каких отходов строили домики, по влажным стенам которых повсюду расползались большие пятна плесени. Буйная трава росла по краям канав, а ранней весной сюда из болот, находившихся вблизи кладбища, доносились громкие концерты неистовых лягушек.