Марошффи довольно быстро отыскал жилище Петера Татара, которое его обитатели называли не иначе как лачугой. Он вошел в маленький дворик, где неподалеку от колодца какая-то девушка стирала белье.
— Мне нужен Петер Татар, — произнес Марошффи.
Девушка выпрямилась, смахнула со лба прядь волос.
— А что вам от него надо? — с подозрением спросила она.
— Мне непременно нужно поговорить с ним, — ответил Альбин, стараясь придать своему голосу оттенок доверительности.
Не сказав больше ни слова, девушка подвела Марошффи к маленькому сараю, пристроенному к дому, и крикнула в открытую дверь:
— Тебя тут спрашивают, папа!
Седой и небритый пожилой мужчина появился в дверях, затем вышел во двор, держа в руках стамеску и молоток.
— Мне нужен ваш сын Петер Татар, — сказал Марошффи. — Ведь вы его отец, не так ли?
Постепенно, слово за слово, они разговорились. Девушка вернулась к своей прерванной работе. Марошффи рассказал о себе то, что считал необходимым.
Через несколько минут старик пригласил его в мастерскую, усадил на какой-то ящик. И Марошффи опять почувствовал на себе его испытующий взгляд, однако вскоре после осторожного прощупывания намерений гостя подозрения старика рассеялись.
— Здесь частенько бродят шпики из тайной полиции, вынюхивают, ищут чего-то, — сказал, словно оправдываясь, старый Татар, — вот и приходится осторожничать со всеми посторонними.
Затем он рассказал Марошффи, что молодой Петер Татар всего два дня назад вернулся из поездки, во время которой он улаживал кое-какие «организационные дела».
Старик разговаривал с Марошффи просто, очень спокойно, продолжая тем временем свое дело — он выдалбливал корыто.
— Петер скоро вернется, вы обождите его. Он мне о вас много рассказывал, так что я все знаю. Он к вам давно в Буду собирался, но только неотложные дела мешали…
Старик рассказал кое-что и о себе. Работал он столяром-модельщиком на заводе Липтака до тех пор, пока не попал в аварию и не получил травму. Циркулярной пилой ему отрезало четыре пальца правой руки. За это ему, правда, выплатили небольшую компенсацию, назначили даже пенсию, но прожить на нее нет никакой возможности. Вот он и делает корыта, которые иногда удается сбыть на рынке в Кишпеште. Его дочь Юци, которая сейчас стирает белье во дворе, работает в типографии Фишхофа, что находится на углу улицы Фё и проспекта Юллёи, работает она укладчицей, но иногда сидит дома, когда в типографии мало заказов.
— Юци очень любит свою работу в типографии, хотя, возможно, в другом месте она смогла бы заработать больше, — рассказывал старик.
Старик Татар умолчал о причинах этой привязанности Юци к типографии Фишхофа, но Марошффи, конечно, кое о чем догадался, однако расспрашивать не стал. Время между тем текло медленно, они уже о многом переговорили. Альби очень удивили строгие, четкие и суровые представления старика о текущих событиях мировой политики. Татар до всего доходил своим умом. Он рассуждал обо всем, может быть, еще и для того, чтобы Марошффи его не расспрашивал. Он раскурил свою большую сучковатую трубку и с удовольствием выпускал клубы серо-голубого дыма. Запах табака смешался с запахом столярного клея.
Марошффи с интересом рассматривал внутреннее убранство мастерской. «Существует два разных мира, — невольно думал про себя капитан, — и, конечно, совершенно не разбирается в жизни человек, который познал только один слой нашей многоликой жизни». Он внимательно слушал хозяина.
Был момент, когда Марошффи вдруг показалась нереальной окружающая обстановка, словно он находился на сцене какого-то театра среди декораций. С улицы до них доносилось дребезжание трамвая, который на Заводской улице делал резкий поворот. Совсем рядом какая-то женщина громко звала сына домой. С улицы долетали голоса детей, распевающих песенку:
Марошффи молча выслушал эту песню, а когда детишки замолчали, спросил у старого столяра:
— А знают ли ребята, кто такой Иштван Тиса?
Старик улыбнулся.
— Конечно знают, — ответил он. — Они же слышат разговоры взрослых. Потом разучат вот такую песенку и распевают ее где надо и где не надо. Ведь матери этих детишек почти на каждом шагу проклинают Тису за то, что он посылает их мужей воевать и погибать на фронте, а венгерское мясо и муку отправляет в Германию императору Вильгельму. Эти голодные щенята быстро научились ненавидеть, тут уж ничего не поделаешь. Нищета — хороший учитель…