Конвоирша остановила меня у одной из камер, а открыв в неё дверь, впихнула внутрь, вручив комплект постельного белья.
Я ступила в большую зелёно–серую комнату, рассчитанную на шестерых заключённых. Как и в казарме, вдоль всей её площади располагались двуярусные койки. В конце камеры стоял обычный стол со стульями, и находилась дверь в душевую. Я прижала к себе бельё и, отыскав глазами свободную койку, двинулась к ней. Это был нижний ярус кровати, ближе всего расположенной к двери. Я тут же смекнула, что новенькие, пока не проявившие себя никак, ложились крайними, почти как в армии.
Положив одеяло с подушкой на тумбочку у койки, я начала заправлять матрац. В комнате со мной находились три сокамерницы. Две наблюдали за всем происходящим с верхнего яруса, а вот соседка снизу подошла ко мне вплотную:
«Ишь, волосы какие красивые! – взяла она в руку прядь моих волос. – Да это только пока не поседела, срок мотая!», – захохотала она полу–беззубым ртом.
Я посмотрела на сокамерницу, худую и похожую на крысу, и, не промолвив и слова, выдернула свой локон из её пальцев.
«Недотрога что ли?», – возмутилась она, а я вновь промолчала, вспоминая армейский опыт общения с сожителями.
– Слышь, курва, я с тобой разговариваю! – схватила она меня за плечо.
– Чего тебе надо? – ответила я, провернув ей запястье и оттолкнув назад.
– Ух, какая! А я подумала молчунья! – вновь захихикала она и села на край своей койки.
Я продолжила устилать постель, стараясь не нервничать и держать себя в руках, хотя признаюсь честно, лейтенант, мне было жутко от пристальных взглядов прожженных зечек.
– Тебя же Искра в армии прозвали, верно? – спросила круглолицая сокамерница сверху.
– Откуда знаешь? – удивилась я.
– От верблюда! – захохотала она.
– Девка – первоходка – впервые в тюрьме! Отстаньте от неё! – снисходительно улыбаясь, отдала приказ третья сокамерница, в которой, к своему ужасу, я узнала ту самую, мужиковатую бруталку из КПЗ, где я сидела после ареста. – Помнишь меня? – спрыгнула она с верхнего яруса.
– Помню, – ответила я.
– Как видишь, я верно определила, что ты наркоша и домушница.
– Я не то и не другое! Меня подставили, поэтому я здесь!
– А кого это волнует? Ты ж по этим статьям проходила! И теперь ты зечка, такая же как все тут. И ты, – провела она указательным пальцем по периметру камеры, – либо с нами, либо против нас!
– Я сама за себя!
– Таких понятий для новеньких здесь нет, дорогуша! Ну, если только ты не «опущенная», а, между прочим, наркоманок тут опускают, брезгуют и не любят! Ты хочешь быть изгоем – подстилкой для ног заключённых?
– Нет!
– Тогда мотай на ус! Мы все живём небольшими «семьями». Семья – это общак из нескольких баб. В этой камере мы втроём, а с тобой и вчетвером – семья. Каждая приносит в неё свой вклад и выполняет определённые задачи, взамен получая поддержку остальных. В нашей семье я – главная, потому как помощница «старшей». Ей я отдаю процент от всего, что приносится в общак, остальное делю между вами так, как посчитаю нужным. Это понятно?
– Кто такая «старшая»?
– Многоходка с авторитетом, которая в прочной связи с администрацией. Она в отдельной камере сидит, хоть жрёт и работает со всеми. Такая баба должна уметь улаживать конфликты, поддерживать порядок, быть тонким психологом. Другими словами делать за надсмотрщиц их работу! Ты интересовалась, откуда нам известно твоё служебное прозвище – от неё. Перед тем как новеньких распределить по камерам, камандирши советуются со «старшей», рассказывая ей историю новоприбывшей, включая детали дела. От неё зависит, в какой компании окажется новенькая, чтоб не было стычек и безобразий, но чтобы и по иерархии была не выше остальных.
– И почему же я попала к вам?