– Не отвечайте! – предупредительно сказал мне адвокат. – Если скажешь правду, то просидишь здесь двумя годами меньше, а судя по твоему виду, эта пара лет может спасти тебе жизнь, – протянул он бумагу защитнику Пехотинца, в которой, судя по всему, было написано, что судебные представители дали своё добро на соглашение.
– Ничего я говорить не буду! Пошли вы к черту со своим великодушием! – с пеной у рта сказал бывший сокурсник.
– Дорогой ты мой, – театрально промолвил мой адвокат, – помимо пары лет смягчения приговора, тебя переведут в общий режим. Не это ли хорошие новости? – выложил он на стол и вторую бумагу.
– Я же сказал, что сделал это из злости. Добавить мне нечего, – тоном потише ответил Пехотинец.
– Те, кого ты боишься, уже получили свой срок свыше 15 лет. Они тебе не угроза, так что подумай о себе! – передал мой юрист третью и заключительную бумагу его защитнику.
Сомневающийся сокурсник взглянул на своего адвоката, и тот кивнул головой.
– Я сделаю это ради себя, я не ради тебя! Поняла? Не ради тебя, дрянь ты такая! – вскочил со стула Пехотинец, но стоявший в стороне охранник, тот час усадил его на место. – Зачем ты вообще сюда пришла? Жалость мне свою показать или посмеяться над моей бедой? – не останавливался он.
Рядом сидевший журналист, легонько коснулся моего колена и этим намекнул на то, что я должна сыграть разумно.
– Я очень любила тебя, как верного друга, романтичного парня, надежного товарища! В том, что с тобой случилось, нет ни моей, ни твоей вины. Во всем виновата майор–юрист, которая воспользовалась твоей зависимостью и подтолкнула к преступлению. Я пришла сюда дать тебе шанс уменьшить срок и прибавить годы тюрьмы для той, что сотворила с нами такое! Я всё еще хочу помочь, как тогда, когда мой муж упёк тебя в камеру за дебоширство на нашей свадьбе. Я по–прежнему твой друг, и всё ещё люблю того смелого парня, что защитил меня однажды в академии, когда майор–юрист не признавала подлинность моего теста по юриспруденции, – внезапно искренне сказала я, испытав глубокую жалость к сокурснику, и осторожно положила ладонь поверх его руки.
Пехотинец дернулся и слегка закачался на стуле:
– Меня переведут в другую тюрьму? И надо мной не будут издеваться?
– Не будут, дорогой, ты только напиши чистосердечное признание и огласи его на диктофон.
После нескольких волнительных минут бумага, поданная охраной, была заполнена его каракулями. Мой адвокат нажал на кнопку диктофона и Пехотинец зачитал всё то, что написал.
«Я выкупил наркотики у дилера, того, к которому меня направил кассир со стоянки. Пришёл на занятия под их воздействием, и майор–юрист, заметив отклонения в моём поведении, вызвала на разговор в свой кабинет. По воспалённым глазам она догадалась в чём было дело и, пригрозив мне отчислением с курса, предложила сделку: её молчание перед директором академии в обмен на то, что при удобном случае я подброшу тебе наркотики и наведу на след полицию. Я ждал этого случая, всё больше погружаясь в свою обиду и в дурман от кокаина с алкоголем. Однажды меня на вечеринку пригласила Отвёртка и, узнав, что и ты будешь там, я воспользовался случаем. Я знал, во что ты была одета, и незаметно подкинул в карман твоего пальто свою шкатулку с порошком. Я даже и не помнил, сколько там было грамм. Потом я сразу позвонил в органы правопорядка. А затем и сам отправился искать немного порошка, чтоб успокоиться. Тогда то мы и встретились на кухне, после чего подъехавшая полиция взяла тебя с поличным».
– Печально, – прослушав признание, сказала я, чуть вздрогнувшая от болезненных воспоминаний.
– Ты, правда, меня не винишь? – спросил мой сокурсник.
– Я тебя прощаю за слабость! А виню я людей, использовавших её. Спасибо за признание! – чуть не расплакалась я, увидев и его глаза полные слёз. Мне вдруг стало понятно, что его нападения на меня, были своего рода защитой от чувства вины, что гложила его.