– Слушание уже послезавтра, – напомнил мне за ужином министр, будто сама я могла об этом забыть.
– Я в курсе, – тяжело вздохнула я, раздраженная мыслями о том, что мы не раздобыли подтверждений сговора.
– Ты либо проиграешь дело, либо расскажешь прессе, как всё было, и победишь своих врагов. Последний шанс, Принцесса, – спокойно говорил он, уминая ужин.
– А где гарантия того, что суд прислушается к журналистам?
– Мой адвокат – эксперт в таких делах, и я на него полагаюсь.
– Твой адвокат – эксперт по шоу. Вместо того, чтобы подстраховаться за все эти месяцы, он надеялся только лишь на сделки с заключёнными.
– Он тебе с самого начала услуги репортёров предлагал! И я согласен с ним – это по–прежнему выход.
– Я не согласна! А ты преследуешь корыстную цель по устранению майора, как соперника, зная, что тот потеряет доверие клиентов, если страна услышит о грешке его мамаши.
– Не понимаю, почему тебя это волнует. Он бросил тебя в тюрьме...
– Я уже это слышала, министр, – перебила я его, – и не только слышала, но и лично пережила. Это моя беда и боль, и я простила за неё супруга. Кроме того он вытащил меня оттуда, когда узнал о бесчинствах директора колонии.
– Только прежде он подождал, когда умрёт твое дитя. Ваше дитя.
– Каждый имеет право на ошибку, – стала я злиться, задетая его словами о ребёнке за живое. – Муж много раз меня спасал и защищал.
– Да–да, мне помнится история с полковником..., – намекнул чиновник на мою ложь, на которую он, якобы, великодушно закрыл глаза, хотя это и шло вразрез с его моралью.
– Я говорила тебе, что все небезгрешны!
– В беседе со мной эта фраза звучит как упрёк. К чему ты клонишь, Принцесса? Какие пороки ты углядела во мне? – поднял он на меня глаза, оторвавшись от ужина, и мне стало страшно, словно его внезапный взгляд словил меня на том, что я прознала о картинах.
– Я просто утверждаю то, что каждый человек имеет тайны за душой. В твои я не лезу и не выспрашиваю их.
– А ты спроси и я отвечу, а то выходит, что майор – герой, а я нечестный гражданин, скрывающий злодеяния от твоих прекрасных глаз.
– Мне не о чем спрашивать, – ответила я взгляд и продолжила есть.
– Раз не о чем, то и не надо обижать меня нелепыми упрёками! И не вводи супруга в ранг святого!
– А ты не подумал, что я сейчас переживаю за слушание, и мне не до того, чтоб беспокоиться о вашей с мужем незримой борьбе и о твоей обидчивой натуре?
– Борьбе за что?
– За первенство.
– Принцесса, я намного выше, умнее и порядочней майора. Не ставь нас на одну черту! Не оскорбляй меня! Мне не за что бороться с ним. Он просто мной презрен, – покраснел от гнева чиновник, и я решила завершить ненужный разговор, вот только было поздно, ибо настроение его тем вечером было уже испорчено.
Министр не покинул меня, как он обычно поступал из обиды. Нет, он остался на ночь, и в постели был ужасно груб, войдя в меня воинственно и резко.
– Ты делаешь мне больно! – упёрлась я руками в напирающие сверху бёдра чиновника.
– Мне тоже очень неприятно, когда ты превозносишь его, – своим телом прижал он меня крепче к постели.
– Ты что, с ума сошёл – обсуждать супруга во время секса и причинять мне боль? – пыталась я выбраться из–под него.
Схватив меня за кисти руки, чиновник скрестил их на моей груди и, приподнявшись, продолжил грубые движения тазом.
– Всё так, как ты того хотела, Принцесса: ты говорила, что не терпишь мужские обиды; просила не уходить, когда мне что–то не нраву, и я остался. Так что тебе не нравится? Разберёмся на равных! Ты ранишь мне душу, а я беру твоё тело, как пожелаю.