«И что, даже прощения не попросите за свою выходку с журналистами?» – прямо спросила я его. Юрист взглянул на чиновника и промолвил что–то невнятное, похожее на «извините».
В зал вошла прокурор и судья, который объявил слушание открытым. Первой, конечно, вызвали меня, и я повторила в сотый раз, как было дело: вечеринка, подброс кокаина, полиция, суд, обвинение, тюрьма. По окончанию этой недолгой исповеди, мой адвокат озвучил обвинение, и прозвучали имена всех тех, кто сотворил со мной намеренное зло: свекровь, майор–юрист, судья и бывший сокурсник.
«Пригласите в зал слушания Пехотинца», – отдал приказ жрец правосудия.
– Только бы он повторил всё то, что написал, – взмолился мой адвокат, но в ответ получил мою ехидную ухмылку:
– Вы только и надеетесь на счастливый случай и авось! По этой причине у нас и нет прямых доказательств!
– Оставьте пессимизм! Это всего лишь первый акт!
– Как Вы вообще в адвокаты подались! По Вам театр плачет! – подколола я юриста, наблюдая, как к судье подошёл какой–то сержант и, склонившись, нашептал ему что–то на ухо.
«Почему я узнаю об этом только сейчас?» – возмутился судья, но вестник виновато пожал плечами и протянул ему какой–то документ.
Жрец правосудия поднялся с кресла и трагично объявил: «Мне только что пришло известие из места заключения, так называемого Пехотинца. Парень скончался этим утром от удушья. Самоубийство – по версии, осмотревших его медэкпертов».
«Что? – шепнула я сама себе, ужаленная болью в самое сердце. – Как же так? Мой бедный, глупый друг».
«Вот это поворот не в лучшую сторону! – злобно промолвил адвокат. – Чёртов наркоман! Не мог дождаться завершения суда и вешаться потом! Хорошо, что признание успели с него получить!».
Печаль и жалость, а ещё отчаянье в преддверие проигрыша давили мне на грудь тяжёлой каменной глыбой. Я просто закрыла руками лицо и, приобнятая министром, уныло вздохнула.
Судья включил аудио запись признания Пехотинца и, молча прослушав её, закрыл навсегда досье с историей короткой жизни моего несчастного горе–любовника.
После Отвёртки и её дружков, не сказавших суду ничего нового, на допрос вызвали майора–юриста, которая, как и предполагалась, отрицала своё причастие к сговору.
– Вы не принимали взяток от покойной матери майора? – задал вопрос мой набриолиненный адвокат.
– Нет, – с одолжением ответила стерва, отказавшаяся от государственного адвоката, демонстрируя этим свою невиновность и уверенность в собственной правоте и силе.
– А та сумма, что была переведена ею на Ваш счёт? Как Вы объясните это?
– Моя давняя знакомая, мама майора, желала пожертвовать деньги в благотворительный фонд судьи, и я ей помогла.
– Но почему на чёрный, нелегальный, счёт?
– Да потому что сумма пожертвования была очень крупной. Переведи она её на обычный счёт, мне бы в налоговой отчитываться пришлось, а с чего мне платить процент государству, если деньги были дарственные.
– Ваш чёрный счёт, как и благотворительный фонд был предназначен для отмывая взяток. Это факт, установленный судом, и за это Вам назначен срок. Так чем Вы докажите, что именно этот перевод не являлся подкупом.
– А чем ты докажешь, что являлся? – самоуверенно взглянула змея на юриста, а он недовольно качнул головой.
– Почему мать майора не перевела пожертвование напрямую судье?
– Ну, лично с судьёй она знакома не была, поэтому меня и попросила стать посредником.
– Посредником сговора против моей клиентки!
– Посредником перевода благотворительных денег.
– Как удивительно, что эта финансовая операция произошла накануне суда над обвинителем, как и в делах других жертв вашего взяточничества.
– За другие дела, молодой человек, я отвечу, отбывая наказание в колонии, но к этому делу я не причастна, и отвечать за него не намерена. Если у Вас нет весомых улик против меня, а только теории, принятые за уши, то давайте не будем тратить время судьи.