– Вы забираете большую часть от её заработка, хотя Вашего вклада в дело нет! – опустив глаза, сказала я правду.
– Ты не забывайся, и честность свою с амбициями себе в одно место засунь! Иначе и своих 33% не получишь!
Старшая скрутила свою долю в рулон, и, заслонив тканевой перегородкой заднюю часть камеры, спрятала где–то там от моих и всеобщих глаз. Вернувшись, она протянула мой заработок: «Убери в карман и вали отсюда!».
Я сделала, как она велела и тихонько постучала в дверь, сообщая надсмотрщице, что разговор окончен, и я готова отправиться к себе.
Войдя в свою камеру, в тишину и мрак, который обычно и царил тут ночью, я тяжко выдохнула, стараясь выдуть из лёгких и сердца всё то беспокойство, которым жила и дышала последние дни. Я сделала шаг к своей койке, как вдруг на весь спальный отдел завизжала гулкая сирена, а по площади здания включился яркий дневной свет. В камеру забежало четыре надзирателя мужского пола. Двое до боли скрутили мне руки и вывели в коридор. Вторая пара объявила в камере шмон – обыск. Ото всюду теперь звучали свист и выкрики взволнованных зечек, а моё сердце выпрыгивало из груди. Проверив мои карманы и вытащив деньги, один из охранников всегласно объявил, что нычка найдена.
– Я ни в чём не виновата! – зарыдала я.
– Ты и в суде то же самое твердила! – огрызнулся на меня надзиратель, а я поняла, что частично он был прав, и эта фраза стала моим тюремным девизом, хотя в данный момент, я, действительно, совершила преступление, в котором была повинна.
– В карцер её! – отдал приказ второй конвоир, получивший сообщение по рации, прикрепленной на плече.
– За что? – испуганно и глупо прозвучал мой вопрос.
– Злостное нарушение установленного в колонии порядка. Ты и все пособники под суд пойдёте! А пока в карцере посидите!
– Я беременна, – выпрашивала я милости.
– Ну, что ж, тогда тебе перину там постелют! – жестоко ответил мне надсмотрщик.
– Кто меня сдал? – сменила я испуг с расстройством на злость.
– Тебя и всех прочих Старшая заложила.
– Но она и сама процент получила!
– Я тебе не суд! Там объясняться будете и глаза друг другу выцарапывать! – насильно повёл он меня в карцер.
Проходя мимо камеры Старшей, дверь в которую была открыта, ведь всех заключенных трясли на деньги и другие запрещённые предметы, я поймала её высокомерный взгляд на себе.
– Почему ты предала меня? Я же выполнила все условия! – закричала я, пока конвоир не успел заткнуть мне рот.
– Ничто не вечно в этом мире, да только ты ещё мала, чтобы отдавать приказы, которые другие будут исполнять! – тихо ответила она, намекая на то, что изначально поняла мою цель по её свержению, а сделка – была способом наказать меня за попытку бунта.
Глава 10. Меньшее из зол
Меня бросили в маленькую конуру с откидной койкой, прикреплённой к бетонной стене. Потолок и пол тоже были из бетона, как и стол со скамьёй. В конце комнаты был санузел и маленькое окно, похожее на форточку за решёткой.
– Ты брюхатая, поэтому тебе даны поблажки: полагается постельное белье, и разрешаются прогулки по часу. Режим питания остаётся неизменен, а работать будешь в отдельном помещении для провинившихся. В отличие от остальных, тебе позволен дневной отдых на койке, – огласил мне правила штрафного отделения один из надзирателей.
– Вы вообще не имеете права помещать беременную женщину в карцер!
– Ты не в карцере, а в одиночной камере строгого режима. По сути это одно и то же, но беременных в штрафной изолятор определять нельзя, а вот сюда – можно. Так что на всё мы имеем право с официальным постановлением начальства, – ехидно ухмыльнулся он и запер за собой железную дверь.
Остаток ночи я провела в нервотрёпке и страхе. Вся соль наказания в той камере заключалась в холоде, исходящем от бетона. Я укуталась в постельное белье с головой и, жутко дрожа от мерзлоты и испуга, еле дождалась утра и подачи еды. Жаль, что слегка тёплая каша без соли и сахара едва согрела замёрзшее тело, но тогда я решила согреться зарядкой. Вскоре дверь камеры открылась и меня повели на работу. Только вместо швейного цеха, это оказалась кухня, где мне вместе с другими оштрафованными бабами пришлось перемывать огромные тяжёлые кастрюли, ползать по полу, протирая тряпкой каждый его сантиметр, и укладывать нескончаемую посуду по шкафам. После смены, недоспавшая и вымотанная за последние несколько суток, я вернулась в адскую камеру пыток.