– Вы только посмотрите, какой заточенный язык у нашей зечки! Чем я ещё тебе обязан? – наклонился ко мне неприятный начальник – жилистый, сморщенный, лет за пятьдесят.
– Предоставить бумагу на подпись, в которой будет разъяснено преступление, за кое я несу наказание в камере строгого заключения.
Злобно посмотрев на меня с пару минут, до тех пор, пока я не опустила глаз, он разогнулся и, величаво шагая вдоль живого ряда, дал свой ответ:
– Ты обвиняешься в воровстве казённого материала и изготовление из него запрещённого товара, а также в подстрекательстве на незаконную деятельность. Всё это злостное нарушение установленного порядка в исправительной женской колонии. Тебя взяли с поличным – наличными деньгами в кармане. А твоего дружка – ночного охранника, заметили при передаче товара клиентам, и он сознался в содеянном злодеянии, которым ты руководила. Так что твой замысел известен всем, не отвертишься!
– Так пусть суд и назначит мне меру наказания. Вы пытаете меня холодом и тяжёлым трудом, а я в положении.
– В тюрьму ты не на курорт попала, а отбывать наказание! Твой суд и Бог – это я! Только я решаю, как ты будешь искупать свою вину. Ещё судебного разбирательства мне тут не хватало! Пиши объяснительную!
– Я не стану и слова писать, пока не увижу письменного заявления, в котором мне будет выдвинуто обвинение со всеми деталями и статьями.
– Понимаю, боишься назвать имена, чтобы не быть опущенной после освобождения из одиночной камеры. Облегчу для тебя твой груз: я в курсе всего, что происходит в стенах моей колонии. Или ты, правда, решила, что Старшая настолько крута, чтобы всё это дело провернуть самой? – рассмеялся он мне в лицо. – Нет, дорогуша! Через неё я время от времени проверяю, какие из зечек и подчинённых, способны на преступления против администрации и руководства. Это всегда полезно знать! – поднял он брови. – Вот они! Двенадцать заключённых, способных воткнуть мне в спину нож. И ты мне сейчас на бумажке напишешь чистосердечное для отчётности перед комиссией о том, что своровала у конвоирши ключ от швейного цеха, и что на пару с ночным охранником впустила туда остальных подельниц. Вместе вы настрочили 14 камуфляжных форм, и ты реализовала их продажу клиентам того же дружка. В деталях опишешь мне о каждой из этих сучек: за что отвечала, сколько изготовила и какую долю получила. Так я буду знать, как наказать их всех, не получив нагоняя от комиссии за нарушение прав заключённых.
– Я работала одна, – сказала я, обратив на себя взгляды всех зечек.
– Ты что не поняла, что я в курсе каждой детали? Кроме того, я действительно заработал на сшитых униформах! Ну, не пропадать же вашему плану! Ты и ночной охранник – молокосос, которого я на груди пригрел как змею, пойдёте у меня по делу зачинщиками заговора, а все остальные дуры – сообщницами.
– Я одна работала, я же сказала.
– Я не люблю повторяться, тем более перед такими мразями, как вы! Села и написала то, что я сказал. Увижу отсебятину, огрею палкой по хребту, – махнул он головой надзирателю, помогшему мне встать с пола и сесть за стол. – На ключе твои отпечатки, так что пиши, что просто стащила его из кармана надсмотрщицы. А про клиентов черкни, что они были от охранника, тем более что он уже взял их на себя. Твой дружок оказался смышлёнее тебя, и больше делал, что я ему говорил, чем спорил со мной.
– Что ему будет?
– Выговор с увольнением за превышение служебных полномочий. А ты что, влюбилась?
Ничего не ответив, я склонила голову к столу. Пока я писала своё заявление, начальник ходил вдоль заключённых и приговаривал, какую несладкую жизнь устроит им за попытку делать деньги незаконным путём на его священной территории под названием «женская тюрьма».
«Я написала», – объявил мой чуть дрожащий голос.
Он горделиво подошёл к столу и несколько минут читал мою писанину, в которой не фигурировали клички других заключённых. Всю вину я брала на себя, указывая, что работала в одиночку, а ночного охранника заставила содействовать шантажом, предлагая свою историю взамен на его преступные услуги. Окончив чтение, начальник с размаха стукнул мне по правой руке резиновой дубинкой. Я застонала от боли, прижав к себе запястье, точно побитая собачонка.
– Господи! Что же Вы делаете? Девочка ребёнка ждёт! – заступилась за меня едва ворочавшая языком Считалка.