— Пожалуй, Воин Андреевич, вы правы. Ну их к дьяволу, не стану фиглярничать.
— Вот, вот, мамочка моя, вот это правильно. Но вы-то знаете, на что идете? Может, придется не один месяц, а год ждать, пока подвернется оказия на родину, да и корабль вы любите.
— Выхода нет, Воин Андреевич: или вы, или я. Больше некому.
— Да, да, вы или я. А если вы примете командование, то не хуже меня справитесь, а может быть, и лучше?
— Об этом не может быть и речи. Если мне удастся усыпить их бдительность, то идите с богом, а обо мне не беспокойтесь. Между нами говоря, я остаюсь в большей безопасности.
— Милый вы мой! Ну, зачем об этом. Я-то ведь все знаю: могли сейчас сидеть в Севастополе, на теплом месте, или командовать вспомогательным крейсером, а пошли ко мне. Не машите руками. Так ведь?
— Да, относительно теплых мест у нас с вами одна точка зрения. Не скрою — остаюсь с тяжелым сердцем. Тут мы говорили о долге, так в этом я понимаю свой долг и уверен, что вы поступили бы так же,
— Что говорить. Спасибо. Оставим это. И мне негоже покидать корабль в такую минуту. — Командир вытащил платок и долго тер глаза, ворча, что английский уголь дает мельчайшую копоть, и она, смешиваясь с дымом, лезет в глаза даже в каюте.
Вконец расстроенный Феклин, задев подносом о косяк двери, вышел из салона.
Николай Павлович сосредоточенно пил горячий чай, не глядя на командира, который наконец спрятал платок и улыбнулся:
— Знаете, кто бы с удовольствием остался? — спросил он, расплываясь в улыбке.
Невольно улыбнулся и Николай Павлович:
— Понятия не имею.
— Стива Бобрин!
— Да! Ведь у него на берегу Элен — продавщица перчаток!
— Говорят, у него каюта забита перчатками?
— Как-то заглядывал, везде коробки, перевязанные разноцветными ленточками.
Оба засмеялись так громко, что пораженный Феклин заглянул в салон и, довольный, что все уладилось, закрыл дверь и побежал искать своих друзей, чтобы сообщить им о чрезвычайных событиях в салоне. Шутка ли сказать: сам «Мамочка» заплакал после каких-то английских слов, смысл которых ему, Феклину, яснее ясного.
— А чем черт не шутит, может, вы еще догоните нас при выходе из залива! — уже совсем бодро сказал командир. — Как увидите, что мы снялись и все благополучно, садитесь на катер и платите любую сумму. А?
— Попробую, да, боюсь, поставят соглядатая.
— А вы с ним вместе, может, из него марсовый получится.
— Постараюсь, только меня не ждите ни секунды. Погода сейчас неустойчивая, надо ждать со дня на день западного ветра.
— Да, да, и туман разгонит, и навстречу подует, застрянем в канале. Туман нам сейчас ох как нужен!
— Так что не ждите. Не догоню у мыса Пенли, идите без меня.
— Что делать, придется. Кто первым доберется до Севастополя, тот...
Командир в раздумье повертел чайную ложечку и сказал:
— Ну, если первым доберусь до Севастополя, о семье не беспокойтесь.
— Возможно, мне удастся скорее увидеть наших, то и вы знайте...
— Да, да, отсюда ближе... Деньги возьмите в английских фунтах и в долларах.
— Благодарю... Запас угля у нас достаточный...
Они опять стали разбирать возможные препятствия, опасности и неожиданности при выходе из гавани и в Ла-Манше. Если продержится туман, решено было уходить днем, если же туман рассеется, то ночью. Этих «если» набиралось множество, и на них надо было находить ответы в нескольких вариантах.
Феклин несколько раз подходил к предусмотрительно не прикрытым дверям и поспешал сообщать приятелям, что «все сидят, мозгуют, и хоть еще рома полбутылки, но ни-ни: значит, дело серьезное». Наконец он услышал, как старший офицер сказал:
— С Адамсом я договорился, помните, шкипер с буксира, что проводил нас сюда по каналу, его буксир потянет нас назад. Симпатичный человек этот Адамс. Он, мне кажется, догадывается, в чем дело. Говорит, что давно уже проникся уважением к русским, но особенно почему-то его привлекают большевики. Вероятно, он и нас считает большевиками.
— Ну, какие мы большевики? Так, ищущие, странники. Дайте вашу руку, и выпьем за успех.
Настало теплое, туманное утро. Иногда, словно сквозь кисею, просвечивал белесый кружок солнца и скрывался за пеленой тумана, закрывавшей верхние реи клипера. Матросы занимались утренней приборкой и горячо обсуждали приказ «бульдожки». Сообщение Феклина еще вечером обошло все кубрики, вызывая возмущение матросов. Сейчас, механически выполняя знакомую работу, матросы с нетерпением ждали, поглядывая на ют: там в кают-компании, по сообщению того же Феклина, шло совещание офицеров.