— Контрольная вышка, Вашингтон! Говорит капитан Турецкой народно-освободительной армии Гуссейн Джакыр, борт лайнера Париж — Вашингтон! Как вы меня слышите?
Диспетчер Эстес, готовившийся сдавать смену, вздрогнул, нервно повел головой чуть влево, не выпуская из виду темно-зеленого экрана со светящимися белыми точками.
— Не понял, борт Париж — Вашингтон, повторите, пожалуйста, — произнес он без запинки, хотя ему уже всё было ясно.
— Контрольная вышка, Вашингтон! Говорит капитан Гуссейн Джакыр, борт Париж — Вашингтон. «Боинг» захвачен членами Турецкой народно-освободительной армии. Посадка по расписанию. Все переговоры с властями после посадки самолета. Прошу очистить стоянку для «боинга», в радиусе ста метров вокруг нас не должно быть людей, автомашин и других самолетов. Машина «Следуй за мной» сразу после того, как проведет нас, немедленно уезжает. Как доняли?
— Говорит контрольная вышка, Вашингтон. Вас понял, сейчас сообщу ваши требования начальнику аэропорта. Вы хотите что-либо сказать ещё?
— Нет, конец связи, — произнес голос с резким иностранным акцентом, хотя вся речь говорившего была построена без единой грамматической ошибки.
— Конец связи, — повторил Эстес. Подождав несколько секунд, он вызвал начальника аэропорта и руководителя службы безопасности. Потом достал из заднего кармана носовой платок и вытер лоб. Странное дело, лоб был совершенно сухим. Через минуту в комнате появились оба.
— Эстес, сменяйтесь. Вы нам нужны. — Начальник аэропорта произнес это сразу, как только руководитель службы безопасности закрыл за собой дверь. — Сдавайте смену.
Собственно говоря, Эстес мог идти. Его сменщик уже «вчитался» в точки на экране, где ещё не был обозначен «борт Париж — Вашингтон». Майк пересел в его кресло, а Эсгес, бросив взгляд на зеленый экран, повернулся к тяжело дышавшим после вынужденной пробежки мужчинам.
— Гусейн — кто? Повтори всё ещё раз, турок? — Начальник службы безопасности Питер Уэбб левой рукой медленно крутил серебряный перстень на безымянном пальце правой.
— Да, сэр. Турецкая народно-освободительная армия. Он сказал: «Капитан Гуссейн Джакыр», — и отложил все переговоры до приземления. Я думаю, что сейчас в лайнере порядок. Они всё скажут на земле.
— Потребуют заправиться, будут угрожать взрывом, станут говорить… О чём? — очень медленно добавил начальник аэропорта. — И мы будем говорить. Хорошо, пока не будем их вызывать, подождем. Боже, только бы посадить их без трупов. Он ничего больше не сказал?
— Нет, сэр. Мне кажется, не надо их сейчас дразнить. Может, там действительно порядок.
— Кейт, — вступил в разговор Питер Уэбб. — У меня к тебе личная просьба. Останься здесь — на случай, если турок вновь вызовет. Говори с ним спокойно, соглашайся со всем. И переключи их канал на мой кабинет. Хорошо?
Кейта Эстеса просило об этом одолжении начальство, и, разумеется, он не мог отказать. Подумать только: его просили, ему не приказывали. И потом он уже чувствовал какую-то ответственность за судьбу летевших. Наверное, потому, что первым отозвался на вызов захваченного неизвестно кем и для чего самолета. Он не хотел бы быть в нём, но много бы отдал, чтобы знать, что сейчас там происходит.
На борту действительно был порядок. Всё точно так же, если не считать того, что в «голове» каждого салона и у входа в пилотскую кабину стояли, напряженно вглядываясь в пассажиров, восточного вида молодые люди. Свет был включен на полную мощность, и со стороны могло показаться странным, что пассажиры сидят не шевелясь, никто из них даже не пытался закурить, и все они уставились в спинки кресел перед ними. Им всё уже сказали. О захвате самолета, на котором они летели, не знали только трое: — дипкурьеры Ральф Корсилья, Сид Грюнер и стюардесса Карен Логан, безмятежно спавшая в кресле.
Том Паркинсон влетел на автостоянку в Лэнгли ровно через три часа после того, как должен был «отметиться» на работе. Накануне он сообщил секретарше своего шефа, что опоздает всего на два часа, поскольку у него намечается важная встреча в интересах дела. Та очень натурально изобразила, что верит Паркинсону и в случае, если его будут разыскивать, обо всем сообщит.
«И никто не поверит, что это была деловая встреча, — прикинул Паркинсон, закрывая машину и направляясь к зданию. — Это большое дело — отвязаться от подруги, которая непременно хочет выйти за тебя замуж после двухнедельного знакомства. Ну до чего же настырная, хоть пристрели её!»
Вбежав в кабинет, Паркинсон мгновенно пристроил пиджак на вешалку, плюхнулся в кресло, слегка ослабил узел галстука и изобразил усталость, которую может снять только коктейль. Взять папку срочных дел из стола он успел; на то, чтобы достать из неё бумаги, времени ему не хватило. Дверь открылась, и появился его непосредственный подчиненный Уолтер. Паркинсону не надо было смотреть на него, чтобы знать: Уолтер выглядит как всегда. Как всегда идеально свежая рубашка, галстук в тон костюму, безупречно отглаженные брюки и без единого пятнышка грязи туфли.
— Привет, шеф, — Уолтер быстро подошел к креслу напротив рабочего стола Паркинсона и так же быстро сел.
— Чао, Уолтер! — Паркинсон не протянул своему подчиненному руки, это был единственный человек в Центральном разведывательном управлении, которого он старался держать на расстоянии.
— Шеф, у вас сегодня была помолвка с итальянкой? — широко улыбнувшись, произнес Уолтер. — Что же вы сразу не сказали? Поздравляю. А я-то по незнанию рвусь к вам с самого утра с таким пустячным делом, как радиограмма от «Бони М» из Москвы.
Паркинсон осатанел, причем мгновенно.
— Вот что, коллега, — стараясь не частить, начал он. — Вы работаете в управлении тайных операций полтора года. Я десять лет. Вы — наша университетская элита, а я держался в университете в основном потому, что чересчур хорошо играл в футбол. Я понимаю, что вы слишком умны, чтобы не собирать сведений о своём начальнике, но порой мне кажется, что вы знаете обо мне больше, чем я сам. Это ваше личное дело, но, думаю, глубокие познания о холостяцкой жизни некоего Паркинсона не дают вам оснований держаться с ним развязно.
— Шеф, ну зачем же так! — Уолтер понял, что перестарался, и стал просить пощады. — Неудачная шутка, не больше. Радиограмма действительно срочная, вот смотрите, но идея в ней абсолютно бредовая. «Бони М» объелся московского мороженого.
«Что бы ты ни написал на радиограмме «Бони М», моя резолюция будет совершенно противоположной», — злорадно подумал Паркинсон.
Ему хватило десяти минут, чтобы оценить идею Марка.
Том затянул узел галстука, надел пиджак и понес радиограмму «выше».
Паркинсон вошел в кабинет Макса Хьюджела, заместителя директора ЦРУ, держась очень уверенно. Для того чтобы «пробить» идею старого московского приятеля, регулярно снабжающего его к тому же черной икрой, требовался ещё и антураж. Идею нужно было не только продать: надо было, чтобы её купили.
— Здравствуйте, Том, — Хьюджел, не вставая, махнул рукой в сторону пустующего кресла. — Сначала садитесь, потом говорите, не давите на меня своим ростом. Я, кстати, искал вас сегодня с утра, но ваш подчиненный Уолтер обрадовал меня, сказав, что господин Паркинсон поехал к возлюбленной делать предложение. Я уверен, что она вам не отказала, и заранее вас поздравляю.
— Спасибо, сэр, — Паркинсон в ту же минуту решил судьбу Уолтера, но не стал предсказывать. — Я принес расшифрованное сообщение из Москвы от «Бони М».
— И что она… то есть он сообщает? — Хьюджел отреагировал демонстративно вяло, дабы Паркинсон понял, что он уже знаком с депешей со слов Уолтера.
— Он предлагает, — стараясь не думать о своём родственнике-подчиненном, начал Том, — произвести взрыв в здании «Свободы» и «Свободной Европы». По-моему, это единственное дельное предложение резидентур, которые уже полгода делают вид, что бьются над выполнением задания по пропагандистскому обеспечению наших мероприятий.