Тернбул не ответил и молча поднял шпагу.
Макиэн в третий раз взглянул на кишащий жизнью склон. Он жадно испил последний глоток дивных Божьих даров — зелени, пурпура, меди — как осушают до дна бокал с драгоценным вином. Потом, обернувшись, он снова приветствовал Тернбула шпагой, и они скрестили клинки и сражались до тех пор, пока пена не дошла им до колен.
Тогда Макиэн отпрыгнул в сторону.
— Джеймс! — крикнул он. — Не могу... вы меньше ростом... Это будет нечестно.
— Что вы мелете? — сказал Тернбул.
— Я выше вас фута на полтора, — в отчаянии сказал Эван. — Вас смоет, как водоросль, когда вода не дойдет мне и до пояса. Я не стану сражаться так ни за женщину, ни за ангела.
— Еще посмотрим, кого смоет! — воскликнул Тернбул. — Сражайтесь, а то я ославлю вас трусом перед всеми этими тварями!
Первый выпад Макиэн отбил блестяще, второй похуже, третий — совсем плохо, но именно в этот момент молот моря ударил с размаху побеждающего атеиста, сбил его с ног и увлек за собою.
Макиэн схватил шпагу в зубы и кинулся спасать противника. Семь небес, одно за другим, морскими волнами упали на него, но ему удалось схватить утопающего за левую ногу.
Проборовшись минут десять с волнами, Эван вдруг заметил, словно очнувшись, что плывет по высокой, мирной зыби, держа в руках шпагу, а под мышкой — редактора газеты «Атеист». Что делать дальше, он не знал, и потому так и греб, естественно — одной рукой.
Когда на него нежданно накатила снова высокая, черная волна, он испугался было, но вдруг понял, что таких волн не бывает. Тогда он увидел, что это — рыбачья лодка, и с трудом ухватился за нее. Сперва он чуть ее не потопил, потом кое-как в нее взобрался и положил на дно бездыханного Тернбула. Опять прошло минут десять, прежде чем он отдышался, огляделся и, не обращая внимания на то, что с волос его и одежды струится вода, бережно вытер шпагу, чтобы не заржавела. Потом он увидел на дне весла и стал медленно грести.
Серые сумерки над морем сменились холодным светом, когда лодка, плывшая всю ночь неизвестно куда, достигла пустынной, как море, земли. Ночью было тихо, лишь иногда лодка взмывала вверх, словно на чье-то огромное плечо — должно быть, где-то неподалеку проплывал корабль.
Но холод стоял сильный, а порою небо извергало несильные фонтаны дождя, и брызги словно бы замерзали на лету. Макиэн греб сколько мог, но часто предавался воле ветра. Из всего, что было у них, осталась лишь фляжка бренди, и он поил прозябшего спутника так часто, что умеренный житель города даже удивлялся; но сам Макиэн прибыл из холодных, туманных краев, где человек, глазом не моргнув, может выпить в море стакан чистого виски и не опьянеть.
Завидев сушу, Макиэн подгреб поближе к берегу и помог своему спутнику идти по мелководью. Потом они долго шли какими-то серыми пустошами, пока не увидели следы человека. Ботинки у них совсем прохудились, камни резали ступни, и они опирались на шпаги, как паломники — на посох. Макиэну припомнилась баллада о том, как душа в чистилище бредет по каменистой равнине, и спасает ее лишь доброе дело, совершенное ею на земле.
Тернбул не думал о столь возвышенных предметах, и ему было еще хуже.
Наконец они добрели до светло-серой дороги, окаймленной жесткой, почти бесцветной травой; а еще немного подальше они увидели серое от непогоды Распятие, какие стоят при дороге только в католических странах.
Макиэн поднес к голове руки и обнаружил, что берета нет, Тернбул посмотрел на Распятие с тем состраданием, которое так верно выражено в любимых им некогда стихах:
Оставив молящегося Макиэна, Тернбул зорко огляделся, словно чего-то искал. Наконец он нашел и, вскрикнув, кинулся вперед — туда, где тускло серела какая-то изгородь. На ней едва держался клочок потемневшей бумаги. Тернбул схватил его и увидел, что буквы на нем складываются в слова: «C’est elle qui»...
— Ура! — закричал он. — Мы свободны! Нет, мы не в раю, гораздо лучше: мы в стране дуэлей.
— О чем вы говорите? — спросил Макиэн, мрачно сдвинув брови, ибо его наконец утомили трудная ночь и безотрадная заря.
— Мы во Франции! — ликовал Тернбул. — Смотрите! — и он протянул драгоценный клочок. — Вот оно, знамение! «C’est elle qui», «именно она». Да, именно она спасет мир!