— Ты это брось, — сердито говорил часовой. И со смешком: дескать, простака нашел: — Двадцать коров! Корова телкой рождается. Ее три года растить и блюсти надобно. А это, тьфу, фанера да железяки.
— Серый ты человек, — сокрушенно говорил Сорокин. — Крестьянин.
— Это верно, — соглашался часовой.
И опять бубнил свою песню.
— Влипли! — Это Сорокин мне.
— Ложись, — говорю, — экономь силы.
Он на меня смотрит. В глазах решимость.
— Хочешь, — говорит, — я сейчас воды попрошу. Откроет дверь часовой, я ему промеж глаз. А ты беги. Вон кони оседланные стоят…
Сквозь щели виден затоптанный в навозе двор. И кони под седлами. Пять, шесть, семь коней.
Я молчу.
Сорокин в упор:
— Боишься?
— Не привык я к самостоятельным решениям. Этому людей ведь тоже нужно учить. Как и стрельбе из винтовки или управлению самолетом. Зря товарищ Коваленко мне такое задание доверил. Страха в душе нет. А как поступить — не знаю.
— Бежать тебе отсюда надо. Не теряя времени…
— Если бежать, то вдвоем.
— Тоже правильно… Да беда в том, что на лошадях я ездить не обучен.
— А если я один убегу, прикончат они тебя сразу.
— Может, да, может, нет. Только я ведь тоже, забыл, как твоя фамилия, задание от товарища Коваленко имею. Доставить тебя поближе к Туапсе.
— Вот и доставил…
Сорокин ничего не отвечает.
Теперь я тоже шагаю по сараю. Останавливаюсь у перекошенной двери. Она сколочена из старых, но крепких досок. Закрыта на щеколду. Дверь неплотно прилегает к наличнику. Между ними — щель. Отлично. Я нахожу в сарае щепку. Крепкую, но достаточно тонкую. Поступим так…
— Начальник! — говорит Сорокин. — Слушай, начальник, у меня от вашего душевного гостеприимства живот расстроился.
— Может, потерпишь? — В голосе часового нерешительность.
— Побойся бога!
— Уж приспичило, — ворчит часовой, но дверь распахивает.
В светлом солнечном проеме фигура его, точно вырублена из угля. Даже не могу разобрать — стар он или молод.
Сорокин, потягиваясь, выходит. Скрипят петли. Звякает щеколда. Яркая полоска щели, вдоль которой дрожат серебристые пылинки, словно зовет меня. Я приник к шершавым доскам, теплым, пахнущим лошадьми. Вижу, как Сорокин и часовой идут по двору. Поворачивают к кустам. А кони стоят возле забора. И седла на них такие хорошие. И во дворе — никого из партизан.
Пора!
Щепка свободно вошла в щель. Подскочила щеколда. Эх, дверь, сатана, скрипит. Надрывно и нагло.
Я шагаю через двор. Ноги гнутся в коленях, норовят в бега броситься. Но бежать нельзя. Нужно идти спокойно, обыкновенно. Бег обязательно привлечет чье-нибудь внимание. Тогда крышка.
Кони вертят мордами. Сытые. Породистые кони. Я уже облюбовал вороную кобылку. Она стоит крайней у дороги. Уздечкой за столб привязана. Узел подается хорошо, потому что руки мой ведут себя молодцом С ногами — дела похуже. В какой-то момент меня охватывает сомнение: смогу ли в седло забраться?
Смог. Лошадь послушно выходит на дорогу. И я бросаю ее в галоп.
Солнце, ветер. Низкие ветки деревьев. Они хлещут меня по голове. Я пригибаюсь. Слышу запах лошадиного пота. И гудение пчел. Это, наверное, дикие мелкие пчелы… Теперь выстрелы! Я понимаю, догадываюсь, что никаких пчел не было. Просто гудели пули.
Вот они… Справа, слева. Чего доброго и куснуть могут. Жаль! День-то какой хороший. Теплый день. Пахучий.
Как там Серега Сорокин? Прощай, краснофлотец воздухоплавательных сил!
Видимость на дороге короткая, точно конский хвост. Повороты, повороты. Обалдеть от них можно. А за каждым поворотом нетрудно и на засаду нарваться. Ведь сидят где-то же в засадах партизаны. Неужели вокруг отряда охранения нет?
Слышу цоканье копыт. Ржание лошадей. Это погоня.
Гнилое дело!
По одну руку — овраг, растерзанный кустами. По другую — горы лесистые. А дорога — камни да не шибко сухая глина. По такой дороге далеко не ускачешь.
Спешиваюсь. Ведя коня под уздцы, начинаю уходить в гору. Деревья заслоняют меня. И я слышу, преследователи проскакали мимо. Это хорошо. Однако нужно торопиться. Партизаны скоро поймут свою ошибку. А эти леса и горы они знают лучше, чем я.
Час. Нет, конечно, больше часа шел я горами, оврагами. Иногда на коне, но чаще рядом. Мне нужно пробираться на юго-запад. И я легко определял направление, потому что небо было ясное, солнце не заслоняли облака. И я понимал, что иду правильно. На склонах гор дул свежий ветер, в оврагах же оседала духота.