В другой, еще более лаконичной заметке говорилось:
«Шайка грабителей днем совершила нападение на помещение Союза московских потребительских обществ, находящееся на Преображенской улице. Грабители подъехали на машине, заняли все входы и выходы, перерезали телефонный кабель. В это время в различных помещениях союза находилось более 70 человек. Грабители обошли все здание, забрали 100 тыс. руб. и уехали».
Такого рода заметки стали появляться одна за другой: ограблены контора Московского военно-промышленного товарищества, касса Управления железных дорог, парфюмерный магазин. Разгромлена пересыльная тюрьма, все заключенные разбежались, грабители захватили 8 тысяч рублей и оружие. Господин Керенский лично следит за ходом розысков. Преступники не пойманы.
Банды присваивали себе клички, смахивавшие на названия кинобоевиков: «Девятка смерти», «Черный ворон», «Руки на стенку», и даже совсем откровенное. «Деньги ваши — будут наши».
И среди всех этих банд самой опасной, самой кровавой считалась банда Кошелькова. При одном имени Янька Кошелек обыватель вздрагивал и испуганно озирался.
II
…Вечером 18 января компания Кошелькова собралась в одном из притонов Хитрова рынка. В задней комнате ночлежки сидели сам Янька Кошелек, его ближайшие подручные Сережка Барин, Козуля, Колька Заяц, Ванька Конек, Ленька Сапожник… На столе стояли бутылки не с паршивым самогоном, а с настоящей «смирновкой». Хлеб нарезан был не осьмушками, а щедрыми ломтями, на тарелках разложена вполне приличная закуска — сало, ветчина, рыбец, кислая капуста: на Сухаревке за бешеные деньги можно было купить что угодно. А денег Кошельков не считал: если надо, мог платить золотом, бриллиантами.
Впрочем, пили сегодня умеренно: банда собралась, чтобы обсудить предстоящую операцию.
— Нужна машина, — объявил Кошельков. — С машиной нам и работать сподручнее, и от легавых в два счета уйдем. — Он помолчал, обводя присутствующих тяжелым взглядом, и продолжал: — В центре брать не будем, шухеру много, надо где-нибудь на окраине.
— В Петровско-Разумовском, — предложил Козуля. — Там у меня своя хаза, есть где собраться.
— Хазу провалить хочешь? — покосился на него Кошелек. — Не пойдет. В Сокольниках, — определил он. — Там в случае чего и скрыться легче. — Он задумался, что-то соображая, и распорядился: — Козуля, пойдешь на Каланчевку, прихвати с собой кого-нибудь из ребят, у вокзалов всегда есть шанс остановить машину. Конек, Сапожник и Заяц пойдут со мной к Калинкинскому заводу. Сбор ровно в пять. Все.
На этом короткое совещание было закончено. Все потянулись к водке.
Кошельков пил мало. Сидел насупленный, хмурый, катая желваки на щеках. Сообщники с опаской поглядывали на своего главаря, который вдруг ни с того ни с сего скрипел зубами.
Последнее время Янька Кошелек ходил мрачнее тучи. Настроение его испортилось после того, как два месяца назад работники угрозыска арестовали Ольгу. Ольга знала довольно много о похождениях своего «кавалера», но не настолько, чтобы серьезно повредить ему на допросах. Впрочем, не этого боялся бандит. Да он и вообще-то ничего не боялся, превосходно понимая, что рано или поздно все равно ждет его пуля. Он был озлоблен, озадачен, но, пожалуй, больше всего растерян: его не устраивала эта новая власть. В общем-то плевать ему было на всякую власть, как бы она ни называлась. Российская империя? Очень хорошо. Во-первых, у людей были деньги, драгоценности, золото, плотно набитые бумажники. Одним словом, было чем и у кого поживиться. А банки, а шикарные магазины! Какие сейфы случалось ему взламывать, какие кассы очищать!.. Во-вторых, полиция — и не только обыкновенные городовые со своими дурацкими «селедками», но и кое-кто повыше, в белых лайковых перчатках, — охотно брала взятки. Существовала даже известная такса: городовому — зелененькая, сыщику из уголовной полиции — четвертной, ну, а их благородию уж никак не меньше сотенной. Ладно, дали царю по шапке. Так при Временном-то было еще того лучше. Во-первых, амнистия. Во-вторых, порядка меньше, то и дело в городе какая-нибудь заваруха, и, пока где-то митингуют, орут, чего-то требуют или прут куда-то с красными флагами, очень удобно заниматься своим делом. А полиция еще сговорчивей стала.
И вот, пожалуйста, Советская власть. «Кто был ничем, тот станет всем…» Тьфу!.. Приличные люди, у кого был капитал, смылись, банки национализировали, шикарные магазины закрыли. Да и вообще черт знает что творится. Сколько раз, бывало, остановит он с ребятами прилично одетого господина, расстегнут на нем хорьковую шубу, чтобы пощупать карманы, а под шубой солдатская гимнастерка да рваные портки, а в кармане — вошь на аркане. Спросили одного такого: «Спер, что ли, шубу-то?» — «По ордеру, — отвечает, — выдали. Потому как пролетарского происхождения». Еще и гордится, дурак. Ну, шубу, конечно, все равно отобрали. «Был ты ничем и оставайся ни с чем». Другой случай — еще того обиднее. Давно присматривался Кошельков к одному особнячку на Пречистенке. Особнячок явно жилой: окошки по вечерам освещены, каждое утро кухарка с кошелкой идет на базар. Ладно. Ночью аккуратно взломали они замок, вошли, мешки с собой прихватили. Маски даже нацепили, как дураки, хотя заранее решено было: если добыча будет приличная, хозяев «пришить». Оказалось, хозяйка-то в особняке — та самая кухарка да двое сопливых ребятишек. В подвале раньше жила, муж у нее в Красную гвардию ушел служить, а ее, видите ли, в барские апартаменты переселили. Стукнул он тогда со злости эту бабу по башке так, что она с копыт долой, плюнул, и ушли они ни с чем, даже мешки свои забыли. Вот какие дела!