Полина долго стояла у забора, слушая, как затихают Нюшины шаги. Потом вошла в дом, в гостиной сидел Бергман. Свеча освещала дрожащим светом его измученное лицо.
— Рупп, — сказала она, подходя к нему, — простите меня. Я втянула вас в это. Но поверьте, что бы ни случилось, я буду о вас молчать.
Он вдруг грузно упал со стула на колени и обнял ее ноги.
— Полин, — шептал он, и она, обожженная жаром его тела, прижавшегося к ее ногам, вся запылала, пытаясь отстранить его за плечи.
— Полин, — бормотал Бергман, прижимаясь губами к ее платью, нащупывая ими ее тело, — я люблю вас, я безмозглый дурак, Полин. Я не могу больше ждать. Плевать, что будет завтра. Я не трушу. Я хочу бороться, я ненавижу коричневых. Но прежде всего я люблю вас, Полин.
— Рупп, — сказала она, справившись наконец с дыханием и с силой отводя от себя его плечи, — Рупп, милый, но у меня есть муж. И я люблю его.
Бергман взглянул снизу угольно сверкающими глазами, встал, отошел, раскинул шторы, выдвинул голову и плечи в окно. Черемуховый запах наполнил комнату. Он стоял так с полчаса. Она, боясь его потревожить, ждала молча. Ей хотелось сейчас подойти и прижаться к этой сильной спине в чужом мундире. Утопить руки в кудрявых густых волосах. Но она знала, что никогда не сделает этого. Потому что самое страшное для нее в этом мире было предательство. И она не могла его совершить ни в большом, ни в малом.
— Извините меня, Полин, — сказал он, поворачиваясь. Он был совсем спокоен, только веко одного глаза подергивалось, и приходилось сдерживать дыхание, когда он говорил. — И я бы попросил запомнить, — сказал он с ненужной резкостью, — я избрал борьбу с режимом сознательно. И я готов к последствиям, Полин.
Открылась дверь. Обер-лейтенант фон Притвиц стоял в фуражке и перчатках.
— Фрау Мальцов, — сказал он, вглядываясь в нее с новым и сразу насторожившим ее интересом, — разрешите сопроводить вас в небольшое путешествие.
Она сразу подумала о Кранце и, чтобы выиграть время, стала копаться в сумочке.
— Что-то не помню, чтобы я собиралась куда-нибудь? — сказала она. — «Вот оно, — стучало в мозгу. — Ты этого ждала. Это пришло».
— Это недалеко, — сказал он, — поторопитесь, мадам, это приказ полковника.
Она вышла, прошла в сопровождении Притвица по коридорам и, повинуясь его указаниям, свернула во двор комендатуры. Притвиц, проводя ее мимо поста, опять стал разговорчив.
— Какое на вас впечатление произвела Калерия? — спросил он.
— Интересная женщина, — рассеянно откликнулась Полина. Они шли вдоль забора, по огромному, покрытому клочьями затоптанной травы двору.
Вдалеке виднелись каменные склады купцов Куренцовых. Перед войной там было зернохранилище. А теперь в них содержались заключенные, и около накрепко припертых наружными запорами железных дверей прохаживались часовые полиции.
Они шли не туда, а к какому-то низкому длинному строению из кирпича, притулившемуся у самого забора.
— Шеф необычайно ревнив, вы заметили? — болтал фон Притвиц. — Он сделал вид, что просто жаждет нашего с ней отсутствия, а потом потребовал, чтоб я проводил ее домой. Но вы видели его глаза, Полин?
— Он влюблен в нее? — спросила Полина, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
— Нет, но считает ее воплощением славянского темперамента и русской натуры, — засмеялся Притвиц. — Шеф очень любит Достоевского... Прошу, фрау, — позвал Притвиц, втягивая ее во тьму каменного, неприятно пахнувшего помещения, — обязанность неприятная, но я вынужден...
Они вошли в низкий покой, тускло освещенный лампочкой, и остановились. На носилках перед ними лежало тело.
— Узнаете? — спросил Притвиц.
Полина увидела торчащие из-под юбки старые порыжелые боты, толстые чулки, поднялась взглядом по наброшенной на труп кацавейке и увидела остекленевшие глаза Нюши и под самыми в беспорядке разбросанными русыми волосами две черные дыры на изжелта-бледном лбу.
Она упала на колени у носилок и не могла оторваться от чужого мертвого и все-таки родного лица. «Нюшенька, прости! Это я послала тебя на смерть».
— Узнаете ее? — спросил Притвиц.
Боковым зрением она уловила его наблюдающий взгляд и с трудом поднялась.
— Это моя хозяйка. Как вы могли?.. Она курицы не обидит. — Слова были спасительные, они сами подвертывались на язык. Но внутри у нее все корчилось и стонало: «Нюшенька, родная, прости!»
— На рассвете пыталась обойти наши посты. На предупреждение часового не ответила, — объяснил Притвиц, — пришлось стрелять.
Они вышли из морга. Полина пошатнулась от свежего воздуха. Притвиц подхватил ее.