Воронов поспешно поблагодарил дворника и так же поспешно попрощался с Анфисой Петровной. Она не выказала ни малейшего желания задержать его, хотя бы из вежливости. Когда Алексей был уже в дверях, как бы опомнившись, окликнула:
— С дедом моим что будет? Он-то при чем?
Алексей почувствовал себя неловко, не объяснив старому человеку толком, что к чему. Он снял кепи и, пригладив ладонью ежик волос, сказал, как бы рассуждая вслух:
— А действительно, при чем дед? Ни при чем. Я очень рад, что вашего мужа на стенде в то утро, когда погиб Мамлеев, не было.
Воронов сидел в кабинете один и, наверное, впервые ощутил, что не привык работать в одиночку. Точнее сказать, не привык думать в одиночку. Как бы ни складывались отношения со Стуковым, то он доводил Воронова до белого каления, то сам Воронов пытался устроить лысому остряку обструкцию, — Петр Петрович был той резонансной трубой, которая в оркестре сама партии и не ведет, но без нее звучания не добьешься.
«Пора подбивать бабки!» — сказал бы в таком случае злоязыкий Стуков. По-прежнему остается «белым пятном» этот час с девяти до десяти... Не иду ли я по ложному следу? Почему уперся именно в этот час? Может, быть, Александр сидел перед домом на скамеечке и пытался отключиться. Весьма приемлемое предположение. Стоит обратить больше внимания на то, что было, когда Александр пришел на стенд. А ну-ка прикинем, что нам известно!
Итак, он вышел из троллейбуса и вместе с ранними болельщиками прошагал к воротам. Вряд ли что-либо могло произойти в эти минуты. И патроны, и специальная куртка, в которой он вышел через двадцать минут на парад, — все лежало в сумке с наглухо застегнутой «молнией». Что он делал двадцать минут до парада, который начался ровно в одиннадцать? Переодевался. Его шкафчик находится в самом углу. Скажем, патроны ему были пока ни к чему, и он мог оставить их в сумке и запереть в шкафчик. Пока он был на параде, запомним, в шкафчике Мамлеева могли похозяйничать. Впрочем, это рискованно. В любую минуту мог вернуться хозяин или заглянуть кто-то из стрелков.
Мамлеев полчаса простоял под теплым солнышком в строю ребят, рослых, с ладными фигурами, в ярких куртках и кепочках с большими козырьками. Главный судья произнес речь перед открытием. Диктор перечислил команды и славные имена. При имени Мамлеева аплодисменты, конечно, были бурными. После подъема флага Александр вернулся в раздевалку и взялся за подготовку к первой серии. Его номер семь. Следовало торопиться. Но торопиться ему легко, ибо уже сотни раз он проделывал эту приятную и одновременно тревожную процедуру. Но вот переломленный «бок» вскинут на плечо, патроны покоятся в боковых карманах, и они наглухо застегнуты. Мог ли кто подменить патрон в этот момент? Вряд ли...
Мамлеев пошел стрелять. Первая серия...»
Так представил себе Воронов первый час времени, проведенный Александром Мамлеевым на стенде «Локомотива» в тот день, ставший последним днем его жизни.
И Воронов почувствовал, как он еще очень мало знает о жизни людей, в судьбах которых пытается разобраться. И есть еще тысячи фактов, больших и мелких, которые ему надлежит проверить. Ощущение временного голода впервые посетило его, и Алексей подумал, что десятидневный срок, отведенный законом, до смехотворного мал. И вряд ли можно надеяться на его продление. Было от чего опустить руки.
Рабочий день подходил к концу, и Воронов беспокоился, что не застанет Галину Глушко на месте. Когда он вошел в длинный зал конструкторского бюро, в котором, подобно миниатюрным киноэкранам, светились чертежные кульманы, работа кипела вовсю. Никто не поднял головы, чтобы взглянуть на вошедшего. Ему пришлось обратиться к ближайшему чертежнику.
— День добрый, не подскажете, как найти Глушко?
— Галину Георгиевну? Последний кульман во втором ряду. — Молодой парень кивнул головой, показывая направление.
Осторожно обходя шаткие на вид сооружения, Воронов заглянул за последнюю доску и никого там не обнаружил. Из-за соседнего кульмана, как из-за дерева в лесу, появилась молодая женщина с приятным лицом — черты были немножко крупноваты и придавали всему облику излишнюю мужественность. Он не успел представиться, когда женщина спросила: