— Так ты не сдох, оказывается?
В общем, «друзья» встретились вновь.
На этом я думаю и закончить свое затянувшееся повествование. Дальше уже все ясно. Только еще нужно сказать, что настоящего Трофима Егоровича Жоглов не только ограбил, но присвоил его имя и должность, правда, без зарплаты, и его очки, и даже деревянную ногу. Поэтому никто и не подозревал, что под личностью одноногого подслеповатого инвалида скрывается молодой здоровенный бандит.
Возможно, что он еще долго бродил бы по свету, если бы я не стал так упорно его разыскивать. И скажу по совести, я искренне горд, что благодаря мне эта гадина больше не пакостит нашу землю. Так что, как видите, личная заинтересованность тоже играет иногда немаловажную роль.
— А как ваша жена? — спросили рассказчика. — Так и пропала без вести?
— Нет, зачем пропала? Нашлась! Видите вон там на женском пляже, у самого моря, голубой зонтик? Вот когда этот зонтик закроется, то это будет означать, что мне нужно срочно оставить вашу приятную компанию и идти с моей супругой обедать. Ничего не поделаешь — режим. А она у меня ух какой строгий блюститель порядка. Вон, видите, зонтик закрывается — иду, — закончил он, поднимаясь с шезлонга. — Счастливо оставаться!
Алексей АЗАРОВ
Машинистка
В свои неполные двадцать четыре года комиссар уездной милиции Дынников считал, что должность обязывает его быть серьезным человеком. Поэтому он старался улыбаться как можно реже, говорил отрывисто и глядел на собеседника так, словно у него болел зуб. Закованный в паюсного отлива кожаные доспехи, перекрещенные и перехваченные множеством скрипящих ремней, высокий и громогласный, он смерчем проносился по милицейским коридорам, пугая слабонервных мешочниц, и бывал очень доволен, если слышал за спиной подавленные шепоты: «Сам прошел! Оборони, господи!»
Уездная милиция недавно получила новый дом и теперь вселялась в него, перевозила шкафы, колченогие столы и стулья, оставшиеся по наследству от разгромленного в свое время хозяйства полиции. Подводы у милиции не было, и скарб тащили на горбу, причем Дынников, поступившись высоким достоинством, подавал пример — шел первым, неся завязанную в скатерть пишущую машинку.
Машинка была его гордостью. Такой же, как офицерские желтые ремни и шпоры с кавалерийским звоном. Он выменял ее в ЧК на три пристрелянных маузера в деревянных кобурах и нисколько не жалел об этом, хотя и считал маузер лучшим из всех пистолетов и ставил его выше кольта или манлихера. Перед прочими маузер имел многие преимущества — дальность и кучность боя, большее количество зарядов и шикарную внешность. Лукавые чекисты, повздыхав, отдали машинку, забыв при этом сказать, что она не работает, и Дынников поначалу черным словом помянул их и даже хотел было меняться назад, но потом раздумал. Два дня по вечерам он ковырялся в ней, отмачивая ржавчину в пайковом керосине, чистил детальки златоустовской финочкой, а на третий собрал, протер носовым платком и с великой осторожностью опробовал. Пуговки клавиш под его пальцами немузыкально хрустнули, тонкие рычаги издали рыдание, и Дынников ограничился тем, что отбарабанил на бумаге одно слово: «Приказ». После этого он спрятал машинку в шкаф и запер на ключ. И утром послал на биржу труда заявку на пишущую машинистку.
Город был маленький, и уездная милиция соответственно была мала: два десятка милиционеров в волостях, столько же у Дынникова под рукой и пять агентов уголовного розыска, находившихся в подчинении у начальника секретно-оперативной части. Из этих пятерых более двоих разом на месте не бывало — остальные или мотались по уезду, или подлечивали ранения в больнице. А недавно их осталось и вовсе четверо — одного зарезали в овраге и на грудь прикололи английской булавкой паскудную бумажку с обещанием скорой смерти самому Дынникову. Убийц не поймали, и начосоч[6] держал бумажку на столе как напоминание о неоплаченном счете бывшему гимназисту восьмого класса Сереге Неклюдову. Неклюдов, племянник уездного предводителя дворянства, год или два путался с анархистами, а когда тех прихлопнула губернская ЧК, подался в леса, объявив себя «идейным» борцом с новой властью...
В тот день Дынников вернулся к себе еще более мрачный, чем всегда, и задержанные, галдевшие в коридоре, долго потом молчали, потрясенные его видом.
Агента похоронили утром, не на кладбище, а в городском сквере, в прежней братской могиле, где уже лежал первый председатель уездного исполкома, заезжий балтийский моряк и семеро рабочих активистов, убитых в прошлом году во время налета кавалерийской банды.