Утром Редькин наткнулся на девочку и рассвирепел. Если бы не подошедший Репнев, неизвестно, чем бы все кончилось.
— Это не отряд, а табор! — сквозь зубы, серея от боли и гнева, скрипел Редькин. — Может, детсад здесь организовать?
Репневу пришлось сказать, что он давно звал из Никитовки фельдшерицу и что та теперь пришла. Ему нужна квалифицированная помощница, а девочку они потом пристроят в деревне. Редькин унялся. Всего, по мнению Репнева, ему знать не полагалось.
Впрочем, унять его сегодня было легко. Связь с десантом заставляла всех верить в самое невозможное. Партизаны ходили обалделые от счастья. Теперь о них узнают за линией фронта. Юрка и Трифоныч уже поговаривали о том, дойдет ли весть о них до самого Сталина, и Юрка безусловно, Трифоныч с некоторыми оговорками это допускали.
Десантники в гурьбе сопровождающих остановились возле санитарной землянки, и Репнев в раздражении зашагал туда. Сейчас посетители ни к чему, у одного из раненых был кризис.
— Значит, санбат? — спрашивал десантник со шрамом.
— Санбат, — пояснил Трифоныч. — У нас, браток, все как в военной части.
— К сожалению, к раненым нельзя, — подоспел Репнев.
— Гостеприимство нарушаешь, Борис Николаевич?!
Толпа уже уходила дальше, а Репнев вдруг весь ослаб от спавшей тяжести — от деревьев постовой вел рослого мужчину в темном пропыленном костюме, серых от пыли сапогах и серой кепке. Было половина седьмого. Шибаев отсутствовал больше полусуток.
— Вот, товарищ врач, — сказал постовой, — пароль знает, говорит, к вам.
— Ко мне, — сказал Репнев, — идите на пост.
Паренек убежал.
— Успел, кажись, — сказал, валясь на траву, Шибаев. — Где мои-то?.. — Он увидел девочку, и красивое тяжелое лицо его побледнело от силы нежности, которая была запрятана в этом огромном теле.
— А, с прибытием, — сказал, подходя, Юрка. — Сам пришел? Или привели? Главное, не опоздал. — Он нежно поглаживал «вальтер», затиснутый под ремень. — Давно мы до тебя добираемся, Алеха.
— Вот что, — сказал Репнев, — Юра, беги и зови сюда командира. Одного. Обязательно одного. Скажи, врач зовет, скажи, очень срочно. Пусть оторвется, что бы он там ни делал.
Он вывел Шибаева к просеке, они сели на ствол поваленного дерева.
— Как она там? — спросил Репнев.
— Десант тут? — спросил Шибаев.
— Тут, — ответил Репнев, — в семь часов командование пойдет к ним совещаться.
— Успел, — сказал Шибаев, утирая пот со лба, — первый раз за всю жизнь вором стал — лошадь увел. Иначе б не добрался... Спасла нас женушка ваша, спасла...
— Этот? — спросил, подходя, Редькин и вдруг узнал Шибаева, и дернулся всем телом: — А-а, гнида!
Репнев встал на его пути.
— Товарищ командир... Судить потом будем.
Шибаев по моему поручению ходил в Клинцы и связался с подпольщиками.
— Это с какими же? — спросил Редькин, с презрительным вниманием разглядывая Шибаева.
— Товарищ командир, — сказал, вставая, Шибаев, — на понт вас берут. Десант этот предательский. Фон Шренк его прислал.
— Шренк? — прищурился Редькин. — А ты, часом, не рехнулся, дорогой?
— Эсэсманы уже частями подходят, — Шибаев опять отер лицо и с покорным вызовом уставился на Редькина. — Опять как прошлый раз. Только тогда егеря козырем были. А теперь десант. Кюнмахль подтянется, а они с тылу. Операция «Троянский конь» называется.
— Да кто ты такой, чтоб я тебе верил? — с тяжкой злобой сказал Редькин. — Перебежчик! Продажная шкура!
— Командир, — перебил его Репнев, — времени нет. В семь они вас ждут. Это провокация. Там они и возьмут вас. Теперь ясно.
— Так, — сказал Редькин, не глядя на Шибаева, но раздумывая. — А чем он докажет?
— Пусть разведка пройдет к хутору, — сказал Шибаев. — Эсэс уже там должны быть. А у этих главный, Полина Владимировна говорит, Мирошниченко, его...
— Мирошниченко? — откликнулся Редькин. — Он? Проверим. А ты, Шибаев, тут будешь. Под стражей. Отпустим, как выяснится. Но если, — он с сумасшедшим весельем осмотрел Репнева и Шибаева, — если он ко мне сам пришел, Мирошниченко, то я в бога поверю. Боялся, не сыщу.