Я не хотела подписывать, тогда старуха разозлилась и сказала, что не даст мне ни гроша. А я все время видела перед собой тебя, Навруз. Я знала — без лекарства ты умрешь. Потому я поставила свою подпись и получила деньги.
Два дня все было спокойно, а в среду вечером старуха пригласила меня к себе. Она вымыла меня в бане, потом принесла мне атласный халат и красивые туфли. Проводила в спальню. Я не могла понять, почему она так ухаживает за мной. Но чувствовала сердцем, что все это неспроста, и потому попросила: «Отпустите меня, ханум, пожалуйста».
«Куда еще тебя отпустить, моя птичка! — сказала старуха Шовкет. — Ты же свободна. Разве тебе не нравятся эти белоснежные, мягкие перины? Отдохни на них. Твоя красота заслуживает такой чести».
Я пыталась сопротивляться, хотя воля моя ослабла. После бани старуха дала мне стакан молока. Я выпила, хотя и почувствовала пряный привкус. Теперь-то я знаю, что старая ведьма примешала к молоку дурман! Я впала в забытье.
Брат мой, родной и любимый, единственный! Стыд и совесть не позволяют писать о том, что случилось потом!
Я очнулась — нагая, на той же постели. Голова была как в тумане. В теле — слабость. Я приоткрыла дверь и стала звать старуху, просить, чтобы мне принесли одежду. И вдруг услышала хохот. Две женщины, еще нестарые, очень накрашенные, вбежали в спальню, схватили за руки и выволокли в соседнюю большую комнату. Я раньше и не подозревала, что в доме этом, кроме старухи, живет еще кто-то. В нарядной комнате сидели на коврах еще три красивые женщины. Они курили. Посредине стоял кувшин с вином. Те женщины, увидев меня голую, с растрепанными волосами, тоже засмеялись. Одна сказала: «Красавицы! В этой клетке появилась новая птичка!»
«А она мила!» — откликнулась другая.
Я задрожала, осознав, какая непоправимая беда стряслась со мной. А женщины хохотали.
«Чего ревешь? — грубо спросила та, что была постарше. — Не калекой, а бабой тебя сделали. Да и богатому ты досталась. Чего доброго, еще не раз на тебя глянуть захочет. Цена тебе золотой сейчас, а поживешь с мое, медяку будешь рада».
Слова вонзались в меня, словно пули. Я долго плакала — никто меня не утешал. Только одна, уже потом, погладила меня по голове, вздохнула и сказала:
«Все мы через это прошли. Но, как видишь, живы. И еще радуемся новой тряпке, монете, которую подарит богатый старик, если понравишься ему».
Женщины ходили по комнате почти голыми и разговаривали о таких вещах, что, слушая их, я готова была сквозь землю провалиться.
Первое желание было покончить с собой, чтобы избавиться от позора, от участи, на которую обрекла меня проклятая ведьма Шовкет, но я помнила о тебе, мой милый брат! Я знала, что ты умрешь без пищи и лекарств. И покорилась.
Вчера я была у тебя в лазарете: доктор сказал, что ты поправился, завтра будешь дома. Сегодня я могу уйти — от всех и навсегда.
Прости меня, брат мой! Я не падшая, я очень несчастная!
Посади на моей могиле деревце. Может, оно поднимется, раскинет ветви, и они будут шуметь надо мной, как на нашей далекой Родине, над айваном, где сидела мама, а я, маленькая, играла рядом.
Может, птица улетит в милые сердцу края. Унесет она привет, боль моего исстрадавшегося сердца. Прощай!»
Сложенный вчетверо листок выпал из моих рук. Я не мог плакать. Я упал и забился в муках более страшных, чем предсмертные. Не дай бог никому испытать то, что перенес я!
Меня услышали. Вошел сосед-кузнец. Он долго стоял надо мной. Молча поднес кувшин к моим дрожащим губам и велел:
— Напейся.
Зубы мои застучали о медный край кувшина. Кузнец придержал мою голову жесткой рукой, влил в рот воду. Опять он помолчал, пока я не пришел в себя.
— Где она? — спросил я, заранее страшась ответа.
Кузнец спокойно сказал, будто речь шла не о моей сестре:
— Там, где все будем. На кладбище нищих.
Свет вновь померк в моих глазах. Словно сквозь вату доносился до меня голос кузнеца:
— Отравилась она. Те, подруги из дома, снабдили ее ядом. У них он всегда хранится, у горемык.
Еще я услышал:
— Это она тебе завещала. Рожок на цепочке. Вроде бы золотой.
И после молчания:
— Наверное, и вы знавали когда-то лучшие времена?
Кузнец положил рядом со мной медальон, который подарила моей маленькой сестре добрая и несчастная Сора-ханум. Не принес этот амулет ей счастья. А может, и нет его вовсе? Нет счастья в этой стране, будь она трижды проклята! Нет счастья для людей, покинувших отчий край. Только на родине может жить человек счастливо. На чужбине он гибнет, как чинара в солончаках! Гибнет!