— Леонид Павлович, если вы намереваетесь с меня получить нечто значительнее, о чем мы уже договорились, то знайте: я вам не дам больше ни копейки. Да притом мне просто не под силу добыть даже лишний рубль!
Душечкин смутился.
— Николай Николаевич, за кого вы меня принимаете, я же говорил вам, что всегда был честным коммерсантом...
«Коммерсантом», — подумал Буробин. Ему вспомнилось название этой операции, его предложил Мартынов — «Коммерсанты».
— Николай Николаевич, я хочу сказать, что в оформлении заказа я хотел обойтись без вашей помощи, но у меня это не получилось.
— Почему?
— Да видите ли, чтобы дать законный ход вашему письму, нужна резолюция НКПС, а я там, увы, ни родных, ни знакомых не имею. Так что начинать нам придется с вашего ведомства.
Буробин облегченно вздохнул.
— Леонид Павлович, зачем же так пугать? Резолюцию в моем наркомате нам добыть пара пустяков.
— Вот и отлично... тогда не будем терять времени!
На улице было холодно, моросил дождь, а Душечкин вдруг повеселел.
— Люблю дождь, — воскликнул он, — ибо все, что начинается с него, хорошо кончается.
До улицы Коммуны, где в доме два находилось административно-хозяйственное управление НКПС, решили идти пешком. Шли молча. Душечкин, изредка бросая рассеянный взгляд на сновавшие машины, пролетки, о чем-то думал. Буробин его не тревожил. Предстоящий визит в управление он считал проверкой, поэтому решил идти прямо к Межерову. Надо было сразу у коммерсанта рассеять всякие сомнения.
В приемной было много народу. Буробин, сославшись на то, что приехал из Смоленска по важному делу, попросил секретаря доложить о нем Межерову. В ожидании сели. Душечкин был серьезен и, чувствовалось, насторожен. Он внимательно разглядывал помещение, и было похоже, что старался запомнить в нем все и всех. Вскоре секретарь пригласила их к начальнику.
Межеров встретил Буробина так, будто и не было у них вчерашней встречи.
— Что оторвало вас от насущных дел и привело в столицу? — спросил он.
— Нужда, Вадим Спиридонович. — Буробин тяжело вздохнул и протянул письмо, которое Душечкин сунул ему еще в приемной со словами: «Тебе будет удобней — я же здесь человек новый».
Межеров быстро пробежал письмо, сочувственно посмотрел на просителей.
— Ну и мудрецы, и кому же, интересно, на ум пришла такая идея — из утиля сделать столь важные для нас инструменты?
Буробин показал на Душечкина.
— Это вот он. Вы уж простите меня, что я не представил... Леонид Павлович — старший инспектор нашего отдела, это он подсказал такой ход...
Душечкин застенчиво улыбнулся, Межеров с восхищением посмотрел на него.
— Да вам, Леонид Павлович, с такой головой разве в Смоленске надо работать... — И вдруг замолчал. — Но знаете, товарищи, я вам эту бумагу просто так не подпишу.
— Как так? — невольно вырвалось у Буробина.
С лица Душечкина разом скатилась улыбка.
— Я подпишу вам ее только при одном условии — половину заказа вы отдадите наркомату.
Буробин насупился. Он не знал, что делать. Вчера они не говорили об этом. Молчал и Душечкин, о чем-то сосредоточенно думая.
— Вы поймите меня правильно, товарищи! Как большевик, учитывая острую нужду в пилах и топорах других дорог, я просто не могу поступить иначе...
Наступила неловкая пауза. Нарушил ее Душечкин.
— Николай Николаевич, — осторожно, будто отрывая от себя кровный кусок, заговорил он, — Вадим Спиридонович прав, он же руководствуется государственными соображениями.
Буробина взорвало. Он так глянул на Душечкина, что тот осекся. «Тоже мне, добренький нашелся. Смоленская дорога ему заплатит, а что за это получит?» — было во взгляде Буробина.
Межеров взял ручку, выжидательно уставился на Буробина.
И опять не выдержал Душечкин. Он умоляюще проговорил:
— Николай Николаевич! Я думаю, нам на первое время хватит и половины, а там...
Буробин не дал ему договорить.
— Я, Леонид Павлович, не привык жить по принципу: лишь бы на первое время.
Лицо Душечкина покрылось красными пятнами. Буробин хотел еще что-то сказать, но его жестом остановил Межеров.
— Николай Николаевич, вы уж простите меня за резкость, но Леонид Павлович, чувствуется, куда лучше вас понимает сложившуюся ситуацию.
И Буробин, словно припертый к стенке, поиграв желваками, сдался.
— Подписывайте...
В неприятном молчании покинули просители кабинет начальника управления.
— Да не сердитесь вы на меня, Николай Николаевич, — уже на улице сказал Душечкин.
Эти слова оказались той каплей, которая наконец переполнила душу Буробина гневом. Он остановился и, зло глядя на коммерсанта, сказал: