— Будет сделано. — Алексей перемахнул через забор и огородами напрямик побежал к управлению.
В доме Буробина кто-то припал к окошку, потом послышался голос матери:
— Коленька, ты?
На пороге показалась мать с коптилкой. Она рукой загораживала пламя и смотрела из-за него, как из-за барьера, на вдруг притихший двор.
— Я, мама, — сказал Буробин.
— Да вот никак не расстанемся, — наигранно-весело сказал Слепов.
— И чего это на холоде стоите, шли бы в дом, чайку с дороги попили. У меня самовар еще не остыл.
— Вот спасибо, а то мы сами-то не догадались... — И Слепов, легонько подтолкнув Буробина, вошел за ним в дом.
То ли от тепла, милых запахов родного очага, то ли от сознания нагрянувшей беды, у Буробина закружилась голова, нестерпимо заныла рана...
«И надо же так случиться! Сейчас вернется холуй и...» Он тяжело опустился на скамейку.
Мать за печкой загремела посудой.
— Вот ведь какое дело, — вздохнул Слепов, — весь день болит у меня сегодня сердце, а к чему, не пойму. Лег было спать, а глаза, словно спички в них вставили, не закрываются. Вот и погнало меня к тебе...
Буробин в упор глянул на коммерсанта, усмехнулся.
— Выходит, если тебе не спится, значит, на моих нервах можно играть?
— Ты уж извини меня, Николай Николаевич, положение обязывает, — примирительно сказал Слепов.
Мать поставила на стол самовар.
— А я как знала, сынок, что ты приедешь, самовар все подогревала, лепешек даже напекла.
Буробин насторожился. Где-то за домом послышался приближающийся топот. Потом проскрипели половицы в сенях, и перед ними вырос продавец. Он тяжело дышал, с лица ручьями тек пот.
— Степан Петрович, не был он в управлении!..
Слепов, захлебнувшись чаем, закашлялся.
У Буробина внутри все разом до звона натянулось. «Неужели все-таки конец? Какую же я глупость совершил... Почему не сказал, что был у Климова. К нему бы коммерсант не посмел послать гонца». Буробин знал, что Слепов избегает Климова. Еще на следующий день после первого посещения коммерсантами управления он пришел к Климову — очевидно, намеревался с ним тоже установить приятельские отношения, а может быть, что-нибудь и выведать. Но Климов вежливо выпроводил непрошеного гостя.
— Если вам, Степан Петрович, нечего делать, то у меня работы по горло... И прошу вас мне не мешать, — сказал он.
Коммерсант обиделся и к Климову больше не заходил.
«Как же теперь быть?» — подумал Буробин, глядя на Слепова.
Коммерсант, чувствовалось, тоже находился в затруднительном положении. Соображая, что делать, он не торопясь поставил блюдце, достал платок, вытер заслезившиеся глаза.
— Ну, теперь что скажешь, Николай Николаевич?... — сказал он наконец.
И вот этот его вопрос словно отрезвил Буробина. Он перевел взгляд на продавца и, стараясь быть как можно спокойней, спросил:
— Алексей, а дед Егор был сильно пьяный?
— Да, — ответил продавец, глупо хлопнув глазами, — я его еле разбудил.
Это была соломинка. И за нее Буробин ухватился.
— Тогда какого черта ты мелешь?.. — повысив голос до раздраженного крика, спросил он. — Ты поинтересовался хотя бы, кто его угостил?
— Н-нет...
— Тогда сбегай и спроси! — И уже тише добавил: — Ты знаешь деда. Он, как хлебнет горькой, свою старуху именем соседки называет.
Алексей виновато развел руками.
— Нет, а что... — собираясь выполнить приказание Буробина, он даже было направился к двери.
— Погоди, — остановил его Слепов. — Совсем ты сбил меня с толку, теперь разве что узнаешь... — Он встал, поблагодарил мать за чай, примирительно протянул руку Буробину. — А ты тоже хорош, ну почему не предупредил, куда пойдешь? Значит, до завтра, встретимся в управлении.
Слепов вышел, за ним, оправдываясь, засеменил продавец. Ударами кувалды по наковальне зазвенели шаги Слепова на морозной земле. Хлопнула калитка...
Страшная пустота обрушилась на Буробина своей невыносимой тяжестью. Неужели пронесло?
К нему неслышно подошла мать, прижала его голову к своей худой вздрагивающей груди.
— Убьют они тебя, дитя мое несчастное.
Буробин щекой потерся о ее шершавую руку, глянул в лицо матери. Оно было измученное, землистое.
— Ма-ма, дорогая ты моя...
Мать вздохнула, ее рука судорожно ощупала его лицо, нос, глаза, уши и, словно запутавшись в шелковистых русых кудрях, затихла, успокоилась.
— Разве можно так волноваться, мама?..
Мать взяла его голову обеими руками, пристально посмотрела ему в глаза.
— Сон я сегодня видела, сынок, нехороший... Ты нарядный, веселый такой по улице идешь. Кругом песни, радость, цветы... Проснулась, сердцу в груди тесно. Вещий это сон, под пятницу. Быть беде.