захотела иметь у себя. Леиочкин знакомый ювелир, который все может, заказ
принял, и вот он уже готов, осталось только забрать.
Едва Вера Петровна все же задремала, раздался телефонный звонок. Дочка
уже ушла на работу, и ей самой пришлось подниматься.
- Это квартира Москвиных? Вера Петровна?
Взволнованно дребезжащий голос был ей незнаком.
- Да, я. Кто это говорит?
- Вас Романов беспокоит, Яков Борисович. Из тринадцатого магазина. Мне
сейчас принесли записку от Семы, то есть, простите, от вашего Семена
Павловича.
Он в бэхээсе. Понимаете? В милицию забрали. Арестовали. Просит, чтобы
вы все самое ценное в доме собрали и к кому-нибудь отнесли. А то к вам
скоро приедут с обыском и все заберут.
Москвиной стало вдруг очень зябко, хотя в квартире от жары было трудно
дышать. Она попыталась плотнее запахнуть халат, по руки не слушались.
Чего-то такого Вера Петровна ждала давно: с тех самых пор, как мужа
назначили директором мебельной фабрики и они стали жить в достатке - как,
собственно, и надлежит жить культурной женщине с ее нынешним положением.
Сначала было страшновато, но потом Веря Петровна привыкла. Она почти
убедила себя, что живет на честные трудовые деньги своего умного мужа.
За "так" ведь никто ничего не дает.
И вот сейчас, вдруг... Все, что нажито, куда-то нести, прятать. Ведь
свое же!
- Алло! Вы меня слышите? - раздавалось в трубке.
- Да, да, конечно.
- Это надо сделать очень быстро. Они вот-вот нагрянут. Слышите? С
обыском. Скорее.
Вера Петровна с минуту стояла, опустив руку с прерывисто гудящей
трубкой. Наконец очнувшись, бросила ее на рычаг и заметалась по квартире.
В большую дорожную сумку вытряхнула содержимое заветной шкатулки, бросила
туда с трельяжа золотой браслет и другие безделушки, серебряные рюмки и
поднос из стенки, достала с антресолей увесистый сверток из оберточной
бумаги, в котором хранились деньги, и еще множество всяких вещей и вещиц.
Все это она упаковала вместе с наиболее редким хрусталем. Не успев как
следует одеться и привести себя в порядок, бросилась было к двери. Но
огромная сумка оказалась неподъемной. Тут Вера Петровна вспомнила, что
надо взять только самое ценное. Она вынула хрусталь, массивный поднос, еще
кое-что, но большего себе позволить не могла. Не решилась.
Еле волоча сумку, Москвина вышла на улицу, за хлопотами так и не решив
еще, где спрячет добро. Машины проносились мимо, никто не обращал внимания
на женщину, которая нетерпеливо топталась у края тротуара.
Сзади кто-то подошел.
- Гражданка Москвина! Это ваша сумка?
- А то чья же? - машинально огрызнулась Вера Петровна, оборачиваясь и
обреченно осознавая, что все потеряно.
- А вы из милиции.
Двое молодых мужчин встали так, что ей некуда было шагнуть. Один уже
держал в руках ее сумку, другой, говоривший быстро, поднес к ее глазам
красную книжечку и тут же спрятал ее в карман.
- Пройдемте в дом, у вас будет обыск. Ваш муж арестован.
Вера Петровна сидела за столом в большой комнате.
Ей было почти физически больно видеть, как чужие люди роются в ящиках и
шкафах. Хотела было заплакать, но вовремя вспомнила, что платка под рукой
нет.
Пришлось подняться и достать его из комода.
Молодые люди проводили ее взглядом и продолжали работать сноровисто,
больше не обращая на нее никакого внимания.
- Вес, - подошел к ней тот, который предъявил удостоверение. - Вот
копия описи ваших вещей, которые мы забираем с собой, и повестка. Завтра к
одиннадцати часам явитесь на допрос к следователю Трофимову, который
занимается делом вашего мужа. Вам все понятно?
Вера Петровна неопределенно кивнула, не отрывая платка от глаз.
- Сегодня из дома никуда уходить вам не разрешается Звонить тоже,
телефон мы отключили. На балконе не появляться. Свидание с мужем вам
разрешат через несколько дней.
Они ушли. Москвина осталась одна. Первое, о чем она подумала, - как же
теперь сходить к Леночке.
Если сегодня не забрать перстень и кулон, вдруг Леночка их отдаст еще
кому-нибудь. Вера Петровна бросилась к телефону. Но он молчал: провод,
ведущий к розетке, был обрезан. Только теперь до нес наконец дошел весь
ужас случившегося, и она разрыдалась.
Потом Вера Петровна долго лежала на своем любимом диване лицом вниз, не