IX
Показания водителя следовало подтвердить, но Илья понимал, что для
дальнейших поисков практически это ничего не даст. Приятель Егорова
поначалу чтото мямлил, отнекивался, но, когда трубку взял сам Егоров и
попросил рассказать все, как было на самом деле, полностью подтвердил его
сообщение, на всякий случай добавив, что сам предлагал сразу же заявить в
милицию.
На улице Карзанян поплотнее запахнул куртку, потуже затянул пояс и
медленно побрел в сторону своего дома. Сколько исходил за день, сколько
раз был близок к той двери, за которой, как ему казалось, находятся ответы
на все вопросы! И все напрасно. Хотя почему же напрасно? Обнаружить
квартиру, в которую привезли Ревзина, тоже не пустяк. Ни Москвину, ни его
жене деваться некуда, рано или поздно они расскажут все как было. "А
убийство тут при чем? - сам у себя спрашивал Илья. - Умер-то старик почти
через сутки после похищения. Скажут, что с тех пор в глаза его не видели,
и ничего не докажешь обратного. Да и вряд ли Москвин имеет отношение к
смерти Ревзина. А такси? Что такси? Не искать же через столько времени
следы пальцев на ручке или на дверце?" Мысли Ильи пошли в другом
направлении.
"Как мало нужно для того, чтобы предотвратить большую часть
преступлений! Достаточно, чтобы каждый без исключения добросовестно
выполнял свои обязанности. И только-то. Не оставь Егоров или любой другой
таксист машину без присмотра, не состоялось бы это самое похищение. Ревзин
считал, что его возили на другой конец города, а был он в дальнем подъезде
своего же дома, и весь этот маскарад понадобился только для того, чтобы
запутать старика. Не удивительно, что ему там что-то показалось знакомым.
Но и сам-то я хорош, - рассуждал Илья. - Мог бы сообразить: около
одиннадцати часов такси стояло напротив подъезда той женщины из пятьдесят
второй квартиры. Значит, у подъезда самого дальнего от того, в котором жил
Ревзин. И счетчик был выключен. Это еще одно подтверждение, что старик был
именно в квартире Москвина".
Домой идти не хотелось, к тете Шуре-тоже. Илья зашел в кабину
телефона-автомата, набрал номер Лиды. Никто не ответил. Опять вспомнился
отец. Конечно, он не забывал о нем ни на минуту, то и дело возвращаясь к
тому позднему вечеру, когда обнаружил вдруг, что не слышит его тяжелого
дыхания. Но в течение дня удавалось хоть немного отвлечься. А сейчас
тяжесть утраты снова навалилась на него. Вот бы с кем посоветоваться,
рассказать о событиях дня. Отец понял бы.
Может, и упрекнул в чем, но подкинул бы дельную мысль. Он и раньше
любил советовать, но Илья относился к его нравоучениям равнодушно,
принимая их за стариковское брюзжание. Теперь он начинал понимать, что,
сам того не замечая, пользовался его советами, оценивал возможные
последствия своих поступков с точки зрения отца, которая все больше и
больше сходилась с его собственной.
Смолянинову Илья решил сегодня больше не звонить. Все равно завтра
утром представит ему отчет по всей форме. А там, кроме упоминания о
квартире Москвина, ничего стоящего не будет. Посмотрит полковник на эти
полстранички, написанные от руки,, грустно покачает головой и скажет:
"Иди-ка ты, Илья Степанович, своей дорогой на опорный пункт. Там тебя ждут
не дождутся заявители с жалобами на собак, гуляющих без намордников, и на
их хозяев".
Илья всегда знал, что будет работать в уголовном розыске. И этого
стремления не изменили ни черновая, подчас очень неприятная и тяжелая
работа, ни неустроенность личной жизни. Уважение и любовь к отцу
естественным образом перешли на такое же отношение к его профессии. Он и к
товарищам по службе относился с тех же позиций, и странно было ему, если
кто-то жаловался на трудности. Работа ничем не хуже любой другой. Не
понимая таких коллег, Илья все же относился к ним терпимо, даже пытался
убедить в исключительной необходимости и важности того дела, которым они
занимались. Карзанян вообще был терпим к недостаткам и слабостям людей,
отклонявшихся в своем поведении от его собственного представления об
идеале.
Не терпел он только дураков, бездельников и пьяниц.
"А Сычев кто? - вдруг подумал Илья, бесцельно бредя по улице. - Ни тем,
ни другим, ни тем более третьим его не назовешь. Почему же тогда Вадим