– Отважные вы… дамы, – произнес еле слышно, неповинующимся голосом. – На такое решиться… Только ведь глупость морозите… Кстати. Как звать-то тебя, мисс липовая американка?
– Ты по делу, по делу, без болтовни, – предупредила Мавра угрожающе.
– Хорошо, без болтовни, – согласился Фридман. – Верьте мне или не верьте, а камни уехали. Могу адрес дать, только вам туда не добраться. На три дня вы, девушки, опоздали, всего на три дня. А всех моих денег, дорогуши, на день сегодняшний – тысяч двадцать. Нужно? Дарю. А потому утюги, щипцы – напрасный и пошлый номер. А пока не зарвались вы, даю вам шанс. И слово свое даю: претензий иметь не буду. Тебя, Мариночка, жаль.
Прости, но дура ты. Я же не врал тебе насчет брака… я же… всерьез, болван! Теперь, ясный день, мероприятие отменяется. Но обещаю: ни добра от меня не жди, ни зла. Давай сведем партию вничью. Режь веревки, дорогая, и – разбежались. Повторяю: большой шанс вам даю, поверьте…
Мавра ударила его ногой в лицо.
– Заткнись, тварюга… – прошипела с яростью. – И гонор свой проглоти, понял?! Я тебе даю шанс, а не ты… Где камни?!
Фридман сжал зубы, чувствуя ломящую боль от удара в скуле.
И надо же так нарваться… Ладно, главное – спокойствие.
Каким образом эти крысы пронюхали о камнях? Хотя – вопрос не так и важен. Даже если бы бриллианты имелись у него и поныне, ничего в данной истории они бы не изменили. Сегодняшняя его роль – однозначно роль смертника. И зря начал он с отказа и поучений… Стервы чересчур воспалены и самим риском своей затеи, и неудачей… Надо по-другому. Разговора все равно не получится, игра идет ва-банк, а потому главное – затянуть время.
Следующий удар ослепил – мысок туфли врезался в глаз. Боль просто-таки пронзила Фридмана, и он закричал.
На рот тотчас же лег плотный лоскут пластыря. Неслись ругательства Мавры, истерические всхлипы Марины:
– Я не могу… Я уйду…
– Звони своему братцу хренову, – обернулась к ней Мавра. —
Пусть везет шприц и лекарства, мы ему язык развяжем, гаду…
Марина вышла, мелькнул край ее платья в дверном проеме.
«Угораздило же тебя так промахнуться, детка, – едва ли не с жалостью к ней подумал Валерий. – Как же не повезло тебе, как же не повезло… И, наверное, я виноват в том, все-таки я…
Воздалось! За зло получил злом… И что теперь? Сколько времени, интересно? От силы прошел час. Значит, еще час остается… Если бы знали эти идиотки, что в машине встроена радиостанция и, услышав вопрос относительно маршрута поездки, охрана приехала к подъезду заблаговременно и сейчас сидит под окнами, наверняка зная номер искомой квартиры. Еще час, от силы полтора, а после сюда ворвутся, единым махом высадив стандартную хлипкую дверь, четверо вооруженных зверей и, застав хозяина в этаком положении и состоянии… Эх, девушки!»
Мавра закурила сигарету, бросив спичку Фридману в лицо.
«А может, рассказать ей о последствиях? Нет: у этой лжеамериканки что-то, видимо, неладно с психикой, судя по дикости глаз и психопатической взвинченности… Марина пассивна, но она на поводу у мегеры…»
Новый удар в голову.
– Говорить, падла, будешь?…
Фридман кивнул.
Вновь грубо, рывком отодрался пластырь.
– Твоя взяла, – прохрипел Валерий. – Только без утюгов…
– Струсил? – Смешок с издевкой.
– Нет… Но… дай час на раздумье.
– Что?! – Опять удар. – Финтить вздумал?
Фридман хотел выругаться, но вдруг почувствовал, что язык не повинуется ему. И с настороженным, внезапным пониманием уяснил какое-то новое и необратимое состояние, захватывающее все его существо…
Исчезла будто бы в никуда боль, сознание стало прозрачным и как бы отдельным от него…
– Ма-а-ри-и-на! – услышалось из ватного, туманного далека испуганное и злобное одновременно. – Сюда давай! Чего-то с ним… это…
А потом раздался грохочущий, нарастающий звук. И кошмар кончился.
…Был тихий, закатный час пасмурного дня. Валерий стоял, облокотясь на крашенные серой краской поручни набережной, рядом с тупиком Кони-Айленд-авеню. Океан накатывал ленивую волну на серый песок широкого пляжа. Откормленные, как домашние гуси, чайки прохаживались степенно у самой кромки воды.
А грохочущий звук принадлежал поезду, серебристой дугой скользнувшему по эстакаде над Брайтоном, в дымно-розовом небе вечернего Бруклина.
«Так значит… сбылось!» – обожгла томительно-радостная мысль.
Какая-то часть сознания еще сомневалась в реальности окружавшего Валерия мира, но тут же убедительно различил он морские запахи, лица прогуливающихся людей, даже ячеи сетки, отгораживающей теннисный клуб от улицы, частокол счетчиков парковочного времени на обочине тупика…