Старик отчаянно сопротивлялся, пытаясь прочесть названия книг. Но
ничего не получалось; великаны все тащили и тащили его. Потом все вокруг
вспыхивало.
От яростного, беспощадного огня беззвучно разваливались шкафы, книги
потоком вытекали из них, раскрывались и тут же воспламенялись. Листы
чернели на глазах, скручивались и исчезали в пламени...
В то утро Ревзин очнулся от ставших уже привычными кошмаров, едва
холодное мартовское солнце заглянуло в его захламленную комнату. Оно,
словно делая одолжение, осветило обломанный угол огромного старинного
резного буфета, где на разнокалиберных полках и полочках хранились
многочисленные кисточки, баночки с давно высохшим клеем и лаком, лоскутки
кожи, обрезки разноцветной фольги и прочие материалы. Затем лучи солнца
ткнулись в угол, заваленный всякой рухлядью. Ровно через четверть часа
солнце скрылось за высоким зданием, недавно поднявшимся напротив окна.
В комнате снова потемнело до того, что исчезло ощущение потолка.
Старик, что-то бормоча, смотрел в окно, не обращая внимания на
вертевшегося у ног и поскуливавшего Фавника - мелкого старого пса
неопределенной породы, долгие, по собачьим меркам, годы носившего
иронично-величавое имя мифологического божества. Через несколько минут
Ревзин вновь опустился в кресло, вытянул короткие топкие ноги, откинулся
на подушку и закрыл глаза. Кожа на лице чуть разгладилась, теперь он
выглядел немного моложе своих восьмидесяти двух, помноженных на давнюю
гипертонию и непроходящее недовольство. Он хотел немного забыться, но не
мог отвлечься от раздражающей мысли о многоэтажном доме, загородившем от
него жизнь за окном. А другой у него уже не существовало.
Пока был прежний заведующий реставрационной мастерской, старик Ревзин
никому не мешал. На всех больших собраниях начальник областного управления
культуры ставил его в пример. А после того как заведующий сменился, старый
реставратор перестал устраивать новое начальство. Теперь все делалось
быстро: в мгновение ока принимались и выполнялись заказы, частенько с
нарушением технологии. Никто со стариком уже не советовался. Он
по-прежнему работал тщательно, не спеша, как говорили в мастерской, мотал
часы на минуты. Вскоре Ревзин вышел на пенсию.
Но и на улице, и во дворе ему не было места, как и больному Фавнику, не
отходившему от хозяина и испуганно жавшемуся к его ногам, когда к ним
приближались прохожие.
Во дворе старика донимали пришельцы из какой-то дикой, непонятной
цивилизации - неопрятные, шумные, визгливые великорослые парни и девицы из
соседних домов, называющие себя "неформалами". Прежде, реже выходя из
дому, он их как-то не замечал. Но после того, как соседка со второго этажа
переехала к сыну и оставила на его попечение собаку, с которой приходилось
гулять утром и вечером, Ревзин впервые столкнулся с этой беснующейся
безжалостной братией.
Он несколько раз жаловался участковому, но тому, видно, нет дела до
старика. И он решил, что не пойдет в милицию, даже если узнает, что эти
коронованные сальными копнами волос владыки двора собираются взорвать его
старый дом вместе со всеми жильцами.
Ну и пусть их! Не случись того, что мучило его последние дни, он и не
собрался бы в милицию. Но происшедшее к дворовым подросткам не относится.
Это серьезнее его личных обид. "Если я не сделаю задуманного, - думал
Ревзин, - испугаюсь, как боялся всю жизнь, значит, пустыми были все мои
усилия доказать самому себе, что я все-таки честный человек". Вчера он еще
колебался, но сегодня пойдет прямо к самому большому начальнику.
К старику опять вернулся страх: на этот раз не оставишь просто так
заявление и не уйдешь, убеждая самого себя, что долг свой выполнил
полностью. Придется разговаривать, и, значит, кто-то полезет в душу, в
саму жизнь, тщательно оберегаемую от чужих глаз.
Но он понимал, другой возможности хоть как-то загладить свою давнишнюю
вину может и не представиться.
После полудня подморозило. Ледяные колдобины, покрывшие асфальт,
округлились, стали скользкими.
Идти приходилось осторожно, ощупывая ботинками в галошах дорогу. Даже
клюка крепко, насколько возможно, зажатая в правой руке, не служила
надежной опорой. В мешковато сидящем длинном пальто, пережившем не один
пируэт многоликой моды, старик Ре.взин выглядел нелепо в многолюдном