Мама лизнула меня и Боба, отодвинула мордой в сторону и устало улеглась. Мне сразу стало так хорошо возле неё, что я и про папу забыл.
…Прошло несколько дней.
То сон, то дремота, то еда. То мамы нет, и мы ждём её, скучаем. То нас ласкают, посадив на колени, Толя и Коля. Мы уже совсем-совсем привыкли к ним. Я начал даже отличать Толю от Коли — у него свой запах.
Мама рассказала нам, что Коля, Толя и их папа приехали сюда из города. Но они тоже свои люди, на них лаять не надо. А самые-самые свои, которые всегда здесь живут, это баба Ганна и дед Антон. Лаять же надо только на чужих. А чужих людей есть ещё много, они живут в своих домах.
— А как это — лаять? На всех чужих надо лаять? И всегда? — спрашивали мы.
И мама терпеливо на всё отвечала.
Боб попробовал полаять. Получился не лай, а писк. Я даже не пробовал: стыда не оберёшься.
— А у нас есть папа? — спросил я.
— Есть, а то как же. Я когда-нибудь покажу его, познакомлю. У собак так заведено: отцы вместе с детьми не живут.
Мы снова заснули. И, наверно, во сне я поймал Боба за кончик хвоста и стал сосать. Потому что когда мы проснулись и повозились немножко с Бобом, поборолись, мокрый кончик его хвоста сделался серым от пыли. Мы и так оба серые, только носы чёрненькие.
К будке подошли и присели Толя и Коля.
— Булька, Булька,— позвал меня Толя, а сам потянул за лапу Боба.
— Боб, Бобик,— сказал Коля и потянул за загривок меня.
Я запищал: перепутали! Но ни Толя, ни Коля не поняли моего писка.
— Что-то похудел мой Боб,— сказал Коля, покачивая меня.
— А мой Булька потолстел, молодчина,— гладил Боба Толя.
И я снова не выдержал, запищал. Так ласкать, как Толя, Коля почему-то не умел.
Толя гладил, гладил Боба и провёл рукой по хвостику раз, другой, пропустил хвосту сквозь кулак. И вдруг закричал:
— Посмотри, и у Бульки кончик хвоста побелел!
Тогда Коля погладил, потёр мои хвостик.
— Ой, а у Боба потемнел… — прошептал он.
Мы начали возмущённо пищать. Можно ли стерпеть такую обиду?
— Мы их перепутали! — наконец догадались они.
Толя и Коля поменялись нами, и мы тут же успокоились.
— Бульбобы вы! Оба Бульбобы! — Толя поднял меня за передние лапы, поставил на задние, как человека.
— Ну — пошли! Ну идём!
Ой, как тяжело, как неудобно ходить на двух лапах. Бедные, бедные Толя и Коля, как им плохо!
Коля тоже водил Боба за передние лапы.
— Белохвостик ты мой… Дурачок маленький… Озорник! Надо же нас так обмануть!
Коля не знал, что это я виноват в истории с Бобиным хвостом.
МЫ ИДЕМ ГУЛЯТЬ ОДНИ
Сегодня я проснулся раньше Боба. Проснулся, потому что кто-то во всё горло закричал возле будки: «Ку-ка-ре-ку!» Мамы Пальмы в будке не было. Толя и Коля ещё не приходили. Потрепал белохвостого за ухо — вставай! Потянул за хвост — раскрыл он глаза, зевнул:
— Ты что лезешь? Вот как дам…
Ишь, даст он… Увалень, пока соберётся, я три раза отскочить успею.
— Пойдём во двор, погуляем,— сказал я.
— Мама велела никуда из будки не выходить,— возразил Боб. А сам всё-таки стрельнул одним глазком на светлый круг.
И тут опять послышался пронзительный крик: «Ку-ка-ре-ку!» Словно подавал знак: «Бегите! Спасайся кто может!»
Белохвостый испуганно втянул голову в плечи, поджал хвост.
— Не бойся, там столько интересного! — потянул я его за ухо.
Боб поддался на уговоры. Мы перелезли через порожек.
Ноги нас почему-то ещё не крепко держали. Мы пошатывались и жались друг к дружке. От страха, что ли? Двор такой огромный — за день не переползёшь. Это в одну сторону от будки. Почти столько же и в другую. Разве поперёк попробовать? Там перед деревьями высоченная стена из досок. Только эти доски не плотно стоят одна к другой, а словно через одну. Называется это забор — так мама вчера сказала. Возле забора усердно разгребают лапами песок смешные белые двуногие существа. Вместо морды у них — клюв. Хвосты широкие, топорщатся, на головах какие-то бантики. На двух ногах, а на людей не похожи!
— Подойдём ближе? — робко прошептал я.
— Ай…— взвизгнул от страха Боб.
Самый большой из этих двуногих вдруг оттопырил по бокам широченные лапы, замахал ими, обдав нас ветром и пылью. И неожиданно взлетел на забор.
— Ку-ка-ре-ку!!! Берегись дождя!
Крикнул так страшно, что мы бросились прятаться за будку. Ноги у нас подкашивались, мы тыкались мордами в песок, падали.
Посидели, отдышались. В углу за будкой я увидел кучку колец, сверху лежал привязанный к ним обручик. Я подошёл, понюхал: кольца были холодные и пахли мамой. Ещё сильней пахнул мамой не такой холодный и твёрдый обручик. Это ещё что за диво?