Зажигается лампочка на пульте. Салаев берет трубку. Слышен голос секретарши.
Г о л о с с е к р е т а р ш и. Фарид Керимович, он освободился. Соединяю.
С а л а е в. Давай.
Все напряжены. Пауза. Тимановский пытается что-то напомнить Салаеву, но понять его невозможно.
Г о л о с с е к р е т а р я о б к о м а. Да… Слушаю…
С а л а е в. Андрей Николаевич, здравствуйте. Салаев вас беспокоит…
Г о л о с с е к р е т а р я о б к о м а (строго). Здравствуйте…
С а л а е в. Андрей Николаевич, я опять по поводу Тимановского. Я понимаю, он виноват, конечно, но все же слишком сурово с ним обошлись. Он же лучший наш начальник экспедиции… Смешно — из-за какого-то кляузника потерять хорошего работника.
Г о л о с с е к р е т а р я о б к о м а. Тимановский исключен из партии решением бюро райкома. И это решение не тема для телефонных разговоров. Свою точку зрения выскажешь на бюро обкома, когда этот вопрос будет стоять в повестке дня.
С а л а е в. Понимаю…
Г о л о с с е к р е т а р я о б к о м а. Вот и хорошо, что понимаешь. Еще вопросы есть?
С а л а е в. Нет.
Г о л о с с е к р е т а р я о б к о м а. А как обстоят дела с обоснованием плана?
С а л а е в. Мы получили телефонограмму, что обсуждение перенесено на сегодня на четыре часа. Это плохо, потому что мы не успеваем закончить необходимую подготовку.
Г о л о с с е к р е т а р я о б к о м а. Плохо, что ты поднимаешь вопрос большой, государственной важности, недостаточно к нему подготовившись. Показуха и самореклама, которые отличают стиль твоей работы в последнее время, могут принести большой вред делу.
С а л а е в. Андрей Николаевич, если вы имеете в виду телеграмму в Госплан, то… (Срывается и начинает говорить быстро и возбужденно.) Вы же понимаете, что это был единственный выход… Если бы я не дал ее, утвердили бы первый вариант плана, и было бы поздно…
Г о л о с с е к р е т а р я о б к о м а. Что значит поздно? Что за мальчишеские штучки?! Какие варианты? Речь идет о государственном плане, который разрабатывается и обсуждается в течение нескольких месяцев и под которым в числе других стоит и твоя подпись. Какое ты имеешь право, не поставив в известность организации, отвечающие за этот план, давать телеграмму в Москву! Ты понимаешь, в какое положение ты ставишь область, всех нас? Откуда ты взял эти новые цифры?
С а л а е в. Они не новые. Я уже давно говорил, что у нас заниженные планы. Помните, я же вам тоже говорил. Но конкретно доказать не мог. А сейчас у меня есть полные расчеты. Мы действительно можем дать в восьмидесятом году триста миллионов. Я ручаюсь за это!
Г о л о с с е к р е т а р я о б к о м а. А почему Журавлев и другие категорически возражают против этой цифры?
С а л а е в. Потому, что они не знают того, что знаю я.
Г о л о с с е к р е т а р я о б к о м а. Это еще надо доказать. И не забывай, что нефть добывает главк Журавлева, а не ваш. Ему давать эти триста миллионов.
С а л а е в. Наш главк занимается разведкой. И мы отвечаем за то, что к восьмидесятому году мы разведаем необходимое для этой цифры количество запасов.
Г о л о с с е к р е т а р я о б к о м а (звучит мягче). Мне рассказали, как ты там на своей вычислительной машине все рассчитываешь. Но учти — машина машиной, а решать твой вопрос будут люди. Заручись лучше поддержкой начальников экспедиций. Надоел ты всем своими фокусами. Это слишком серьезный вопрос, чтобы поддаваться эмоции. Все специалисты в один голос считают, что твои цифры авантюра.
С а л а е в. Они ошибаются.
Г о л о с с е к р е т а р я о б к о м а. А они считают, что ошибаешься ты… До свидания.
Слышны отбойные гудки. Салаев вешает трубку.
Свет в кабинете гаснет.
Изба, в которой размещается контора геологоразведочной экспедиции. Н е с к о л ь к о ч е л о в е к, и среди них К а н т е й, ждут, когда их примет председатель разведкома.
Между посетителями и тремя столами, за одним из которых сидит В е р м и ш е в, невысокая перегородка. Над Вермишевым висит табличка: «Председатель разведкома». Два других стола свободны. Видна дверь в боковую комнату, где живет начальник экспедиции. Над второй дверью, напротив, надпись: «Радиоузел». Неторопливо перебрав жиденькую стопку бумаг, лежащих на столе, Вермишев поправляет галстук и прическу, придает лицу строгое выражение и начинает прием.