У л а н о в. Помню я все. (Через силу заставляет себя сказать.) Короче — нельзя, чтобы он уехал отсюда.
А н д р е й. Почему нельзя? Да ты не знаешь, какая это гнида! Поверь, нету другого выхода, Матвеич. Должен он уехать. И не надо его жалеть. Не стоит он того. Ты просто многое не знаешь.
У л а н о в (после долгой паузы). Знаю я все… Уедет она с ним, понимаешь?
А н д р е й (растерянно). Как уедет?
У л а н о в. Сейчас сказала: «Если прогоните, брошу тебя и уеду с ним». А я не могу без нее, Андрюха… Сходи в контору, прошу тебя. Скажи там, что ничего против него не имеешь, или что-нибудь другое придумай. Ну, в общем, чтобы не увольняли его. Понял?
А н д р е й. Понял.
Уланов уходит в балок. Курманаев, разинув рот, ждет, когда из банки, которую он держит над головой, потечет наконец струйка загустевшего жира. В своем балке Салаев рассматривает куски битума.
(Курманаеву.) Кончай свои процедуры. Пошли. Мне в контору надо.
С а ш а. Я тоже с вами.
Появляются Г о л у б о й и А н я; она несет перевязанную веревкой картонную коробку.
Г о л у б о й. Что же все-таки в этой коробке, Бекетова?
А н я. Вы бы вместо того, чтобы вопросы задавать, помогли мне.
Г о л у б о й. Она что, тяжелая?
А н я. Уже не имеет значения. (Опускает коробку на землю.)
Г о л у б о й (Андрею и остальным). Добрый вечер, товарищи.
А н д р е й. Добрый. А я как раз в контору собрался. Дело к вам есть.
Г о л у б о й. Собрался, так иди.
А н д р е й. Может быть, мы здесь с вами поговорим?
Г о л у б о й. Пора бы знать, Краснов, что я о делах на улице не разговариваю.
А н д р е й. А Карев в конторе?
Г о л у б о й. Этого я не знаю.
А н д р е й. Ну ладно, проверим на месте. (Уходит.)
Саша и Курманаев следуют за ним. Курманаев продолжает на ходу пить жир. Голубой провожает его осуждающим взглядом.
Г о л у б о й (показывая на коробку). И что вы с ней здесь будете делать?
А н я. Скоро узнаете. Не старайтесь опережать события.
Г о л у б о й. Я не опережаю, не волнуйтесь. Салаев! Салаев!
Салаев выходит из балка.
С а л а е в (сухо). Чем могу служить?
Г о л у б о й. К вам гостья. (Показывает на Аню.)
А н я (Салаеву). Я подожду тебя в балке, только не задерживайся. (Уходит в балок.)
Г о л у б о й. У меня к вам разговор.
С а л а е в. Слушаю вас.
Г о л у б о й. Стало известно, что вы занимаетесь с рабочими экспедиции нежелательными разговорами.
С а л а е в. Можно конкретнее?
Г о л у б о й. Вы, как человек образованный, должны понимать, насколько вредны разговоры, мешающие нормальному течению работы экспедиции и деморализующие персонал.
С а л а е в. Нельзя ли конкретнее?
Г о л у б о й. Почему вы убеждаете рабочих в том, что здесь нет нефти?
С а л а е в. Потому что я считаю, что ее здесь нет.
Г о л у б о й. Ваше мнение никого не интересует, Салаев. И держите его при себе.
С а л а е в. Я привык говорить то, что думаю.
Г о л у б о й. Напрасно. Я к вам хорошо отношусь, Карев тоже. Поэтому мы решили на этот раз не придавать значения вашим словам, тем более что сообщил нам их человек достаточно скомпрометированный, но в будущем вам следует быть более осторожным в своих высказываниях.
С а л а е в. Я добросовестно выполняю свою работу. Но не считаю нужным скрывать свои сомнения по поводу результатов этой работы. Я действительно не верю в то, что в этом районе есть нефть.
Г о л у б о й (снисходительно усмехаясь). А где она есть? Может быть, в вашем Тургуте?
С а л а е в. Хотя бы.
Г о л у б о й. Вы что, действительно уверены в том, что она там есть?
С а л а е в. Да, уверен.
Г о л у б о й. Интересно. А почему именно там, а не где-нибудь в другом месте?
С а л а е в. Я был там в двух экспедициях.
Г о л у б о й. Студентом?
С а л а е в. Да.
Г о л у б о й (смеется). А может быть, в Сибири вообще нет нефти? Что тогда? Я лично далеко не убежден в том, что она есть. Но работа есть работа. Мы государственные служащие и должны выполнять возложенные на нас обязанности независимо от наших настроений и мнений.
С а л а е в. Я придерживаюсь другой точки зрения.
Г о л у б о й. На что?
С а л а е в. На все.
Г о л у б о й. Салаев, я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать чьи-то мнения. Еще раз повторяю: это ваше глубоко личное дело — ваши точки зрения. Запрячьте их поглубже и поменьше высказывайтесь, чтобы не очень обращать на себя внимание…
С а л а е в (подчеркивая каждое слово). В этом районе, где сейчас ведет разведочные работы наша экспедиция, нефти нет. Что же касается Сибири вообще, то, в отличие от вас и многих людей, я абсолютно убежден в том, что нефтяные запасы ее огромны и рано или поздно будут обнаружены. Я в это верю. А если бы не верил, то дня лишнего здесь не прожил бы.
Г о л у б о й. Слушайте, Салаев, не стройте из себя Зою Космодемьянскую. Сейчас не война. Работайте, как все, и нечего выпендриваться. Это не вашего ума дело, есть в Сибири нефть или нет. Еще раз повторяю: ваше или даже мое мнение никого не интересует, для этого существуют государственные органы. Они решают эти вопросы, а наше с вами дело — выполнять их решения независимо от того, нравятся они нам или нет. Что же касается тайных собраний, которые вы здесь проводите с рабочими и служащими экспедиции, то это уже выходит за рамки вашего личного мнения или точки зрения и похоже на прямой саботаж. Насколько мне известно, революция у нас в стране уже совершена, так что вы лучше бросьте ваши штучки и не стройте из себя вождя пролетариата и гения какого-то, а не то все это может для вас плохо кончиться. Очень плохо. Предупреждаю вас в последний раз.
С а л а е в (приближается к Голубому). Я думал, ты просто дурак, а ты, оказывается, еще и… А ну, пошел отсюда!
Голубой пятится от идущего на него Салаева. Аня из балка с тревогой наблюдает за происходящим.
Г о л у б о й. Спокойней, спокойней!
С а л а е в. Жаль, что избить тебя нельзя. В тюрьму посадишь. С каким удовольствием расквасил бы я твою рожу, чтобы поняли наконец ты и тебе подобные, что угрозами и страхом ничего хорошего от людей не добьешься.
Аня выскакивает из балка и бежит к Салаеву.
А н я. Фарид, остановись! (Хватает его за руку.)
Г о л у б о й. Успокойте его, Бекетова. Он нервный, оказывается.
С а л а е в. Пошел отсюда, я тебе говорю!
Г о л у б о й. Иду, иду. Успокойтесь. Психопат какой-то. (Поспешно уходит.)
А н я. Ну, успокойся, пожалуйста. Ну что ты так бесишься? Из-за какого-то дурака.
С а л а е в. Да не дурак он, поймите же вы! И не в нем одном дело! Сотни тысяч таких во всем мире, сотни тысяч… И всегда будут…
А н я (улыбаясь). Ну зачем же так обреченно? На тебя это не похоже. А перевоспитание?
С а л а е в. Если бы можно было так легко формировать человека, он давно исчез бы как вид, так же, как исчезли мамонты и другие ископаемые существа. В том-то и дело, что человек стоек во всех своих качествах, и в самых прекрасных, и в самых низменных. И всегда были и будут Юлиусы Фучики, Зои Космодемьянские и Коперники. И толкает их на подвиг любовь к людям. Любовь к людям, накапливаемая из поколения в поколение. Но такие, как Голубой, тоже сложившийся и определенный тип. Тип — что прикажут, то и сделаю. Буду гуманным, если так принято вокруг, если выгодно, буду убежденным, если есть на это спрос, буду жестоким, если это требуется. Буду, буду, буду всем, кем угодно, лишь бы выжить, лишь бы преуспевать, лишь бы обогнать других.