Три окна, выходящие на Мидуэй, окаймляли темно-коричневые бархатные портьеры. Над камином висела гравюра: уличная зарисовка во Французском квартале Нового Орлеана. Стулья и кресла были обтянуты табачно-коричневым ситцем. У стены стоял столик орехового дерева, как показалось Хармсу, сработанный пару веков тому назад. На нем — бронзовая ваза с хризантемами.
А рядом с дверью, ведущей в другие комнаты, на стене белело письмо Кеннеди в простой черной рамке. Единственное светлое пятно во всей гостиной, подумал Хармс. Наверное, по замыслу Буна, это что-то должно да значить.
Когда Бун направился к нему с полными стаканами, Хармс отметил, что не так уж часто ему доводилось видеть таких черных негров. Черное, как эбеновое дерево, лицо Буна прекрасно гармонировало с заметно тронутыми сединой короткими курчавыми волосами. А начавший расти животик умело скрывала жилетка. Хармс неплохо разбирался в одежде, так что отдал должное прекрасно сшитому костюму из тонкой серой шерсти, стоившему никак не меньше четырехсот долларов. И решил, что обязательно спросит у Буна адрес портного.
— Вот о чем я думаю, — Бун протянул Хармсу высокий стакан. — Как получилось, что мы никогда не встречались?
— Мы редко бываем на людях, — ответил Хармс. — Если я не в разъездах, мы с женой предпочитаем сидеть дома.
Бун понимающе кивнул.
— Да, чем старше становишься, тем меньше выходишь в свет. Разумеется, в мире политики без общения не обойтись. А вы, как я догадываюсь, хотите поговорить со мной о политике.
Как ненавязчиво перешел он к делу, отметил Хармс.
— Вы абсолютно правы, — и отпил виски.
Хорошее виски, не дешевле двенадцати долларов за кварту.
Бун широко улыбнулся.
— Должен признаться, вы меня разочаровали.
— Почему?
— Я-то надеялся, что вы пришли ко мне застраховать свою жизнь, все решив и обдумав, так что мне осталось бы лишь дать вам ручку.
«Да он без мыла в жопу влезет», — подумал Хармс.
— Раз уж вы упомянули о страховке, должен признать, что она очень меня интересует.
Бун кивнул, вновь улыбнулся.
— Знаете ли, в вашем возрасте я тоже начал задумываться о том, чтобы застраховать свою жизнь.
— Меня больше интересует страховка в политике. Я бы хотел узнать, можно ли застраховаться на случай выборов.
Бун бесстрастно смотрел на него.
— Я слышал, что вы в этом деле крупный специалист.
Бун по-прежнему молчал.
— Разумеется, мы готовы заплатить за советы и консультации.
Бун смотрел на молодого человека и думал о том, что он прошел немалый путь, прежде чем смог надеть этот костюм цвета слоновой кости.
— А откуда вы родом? — спросил он из чистого любопытства.
— Из Алабамы. Я родился в маленьком городке, который называется Силакауга.
— Симпатичное название.
— Название — возможно, но не сам город.
— Силакауга — это индейское слово?
— Должно быть.
— И что оно означает?
Хармс блеснул белозубой улыбкой.
— Я забыл поинтересоваться.
Бун улыбнулся в ответ.
— Так сколько, мистер Хармс, вы готовы заплатить за мои советы и консультации?
Хармс какое-то время изучал содержимое стакана.
— Мы готовы платить по текущей ставке.
— Текущая ставка — пять тысяч.
— Я уверен, что богатый кандидат с денежным деревом с радостью заплатил эту сумму, мистер Бун, но я представляю бедного кандидата, который может рассчитывать лишь на доллары и четвертаки, собранные простыми рабочими. Времена сейчас тяжелые, и мы не сможем заплатить больше двух с половиной тысяч.
«Неплохо, — подумал Бун. — Он знает свое дело».
— Я человек благоразумный и уверен, что у вашего кандидата благородные цели, иначе вы, мистер Хармс, не поддержали бы его. Я готов уменьшить мое вознаграждение до четырех тысяч.
«Да ты торгуешься, как какой-нибудь белый, Индиго», — безо всякой злобы подумал Хармс.
— Многие наши люди без работы, семьи голодают, и, откровенно говоря, денег взять просто неоткуда. Собрав все, до последнего цента, мы сможем заплатить три тысячи долларов.
— Времена сейчас действительно тяжелые, я с вами согласен, мистер Хармс. Поэтому я готов рискнуть своей профессиональной репутацией и снизить цену до трех с половиной тысяч долларов, при условии, что вы поклянетесь никому об этом не говорить.