— Если хочешь выжить в этом мире, нужно научится быть милее, в том числе и со мной, — от внезапно произнесенных слов, которые звучат слишком близко к моему уху, я вздрагиваю. Поворачиваюсь к нему и смотрю, но в моем взгляде нет привычного вызова, огня. Я устала. Я разбита. Я хочу лечь на кровать и лежать там, пока мир не станет прежнем: нога не придет в норму, мать не появится на пороге, напомнит про вес и постановку, на которую она планирует надеть новенькое платье. Я хочу снова стань нужной, хоть кому-то, хоть каким-то способом.
— Только после смерти, — больше на автомате огрызаюсь я и дергаю ручку входной двери. Глеб перегораживает мне дорогу и в очередной раз окидывает проклятым высокомерным взглядом. Сколько себя помню, он всегда смотрел на меня вот так, словно я мусор под его ногами.
— Рано собралась на тот свет, Дашка.
— А я разве говорила о своей смерти?
— Теперь мать тебя не защитит, смекаешь? — он касается пепельной пряди моих волос, растирая их между подушечками пальцев. Затем также легко убирает руку, разворачивается и заходит внутрь дома. Я тоже хочу войти, но Гордеев тянет на себя дверь, отчего та закрывается прямо перед моим носом.
— Когда мама приедет из командировки, — шепчу напутствие себе. — Я снова вернусь к тренировкам. Я нужна ей. Какой-то дурацкий перелом меня не сломает.
Глава 04 — Даша
— Ключицы и лопатки должны быть на одном уровне, — говорит Анна Евгеньевна, внимательно изучая мое тело. Рядом с ней еще несколько девушек, все они пытаются понять, все ли в порядке, проходим ли мы в первом туре. — Руки — длинные, грудная клетка — симметричная, шея — правильной длины.
— Это так важно? — шепчу я, боясь поднять глаза на маму.
— Это самое главное при поступлении, — тихонько отвечает мне ее помощница. Сама Анна Евгеньевна молчаливо покачивает головой, теребя перстень на тонком изящном пальчике.
— А если у меня шея неправильной длины? — с опаской уточняю.
— Тогда придется взять другую девочку, — говорит мама равнодушным голосом.
— Нет! — неожиданно вскрикиваю я. И вдруг понимаю, что это был сон. Всего лишь воспоминание из детства, в котором мне искренне хотелось понравится новой маме. А теперь… ее нет рядом. Вокруг только давящие стены и полумрак.
Дверь в спальню открывается, ко мне заходит Агриппина Павловна. Она спотыкается из-за темноты, едва слышно цокает, затем ставит поднос на журнальный столик и распахивает занавеси. Противный солнечный свет неприятно ударяет по глазами, заставив меня щурится. Я морщусь, издав короткий вздох.
— Вам не надоело? — устало спрашивает женщина. Она кто-то вроде старшей по дому, именно благодаря ей тут все еще сохраняется подобие уюта.
— Нет.
— Вы не выходите из комнаты уже вторую неделю, хотите чтобы кости атрофировались? — Агриппина садится на край кровати, скидывая одеяло с меня. Мой взгляд цепляется на противном гипсе, его должны снять завтра. Наконец-то! Жизнь с ним превратилась в пытку.
— Мама не вернулась? — опустив ноги на пол, я беру халатик с пуфика и накидываю его на плечи.
— От нее не было вестей, — по глазам вижу, что Агриппина Павловна врет. Видимо, вести были, но не для меня. Не понимаю! Я отказываюсь понимать ее. Перелом — травма может и серьезная, да только не вечная. Мы сможем снова попытаться покорить сцену, это вопрос времени, когда я стану примой. Неужели она готова списать меня со счетов так быстро?
— Вам нужно поесть, — смотрительница протягивает мне смузи, любезно улыбнувшись. Ей плевать. На меня уж точно. В этом доме я какой-то абсолютно ненужный элемент.
— Не хочу.
— Вы похудели на два килограмма, это плохо.
— Для кого? — взяв костыли, я опираюсь на них и двигаюсь в сторону ванной комнаты. И по какой-то проклятой воле судьбы, неожиданно натыкаюсь на проходящего по коридору Глеба. Он останавливается, хотя до этого ни разу не зашел ко мне поглумиться, распахивает шире дверь и пересекает порог комнаты.
Его виски выбриты, словно стрижка свежая. Короткие темные волосы как всегда идеально уложены, оставив пробор ближе к правой стороне. У Глеба прекрасная осанка, спортивная фигура, которая прослеживается даже под одеждой. Он закатывает рукава пиджака, из-под которого виднеется белая майка-поло.
— Не знал, что ты здесь, — с каким-то удивлением говорит он.
— Уже вторую неделю Дарья не покидает комнаты, — зачем-то лезет Агриппина.
— Решила сдохнуть? — он склоняет голову, оглядывая меня. Его взгляд всегда ощущается как нечто обжигающее, заставляет волоски на всем теле колыхать. Я до конца не уверена, что это за ощущение, оно появилось еще в детстве.