Немного помолчав, спросил:
Кажется все?
Денис упрямо покачал головой.
–Нет не все. Есть еще одна причина, которая меня очень смущает.
– Какая?
– Извини, но я буду говорить про пример над которым мы работали. Ты знаешь, чем больше я думал о нем, тем больше убеждался, что история об Изольде Щукиной может вызвать смех. Она написана с нескрываемым юмором.
– И что?
– Как что? Я боюсь, что после примера люди начнут смеяться, и тогда я просто не сумею проповедовать.
– Нашел о чем тревожиться! Примеры, вызывающие смех полезны. Лучше пусть люди будут смеяться, чем зевать от скуки или спать.
– Да пойми ты, что в церкви нельзя смеяться!
– Да почему же нельзя – удивился я. – Что это за грех такой?
Денис с изумлением посмотрел на меня.
– Ну, хорошо, допустим, нельзя, хотя если честно я не понимаю, почему нельзя смеяться в церкви? Хотя в колонии, куда тебя пригласили, церкви нет. Скорее всего, ты будешь проповедовать в помещении красного уголка или…на сцене клуба. Стало быть, тебе нечего тревожиться, если какой-то пример вызовет улыбку.
Есть еще вопросы?
Видно, что мое объяснение не очень-то убедило Дениса.
– Есть!
– Спрашивай – сказал я.
– Скажи, куда мне смотреть, когда я проповедую?
– А ты разве еще не понял?
– Нет.
– Когда ты рассказывал мне о себе, куда ты смотрел?
– На тебя, иногда в окно, но чаще я рассказывал тебе.
– Правильно. Ты проповедуешь людям и должен смотреть на них.
Денис хотел что-то спросить, но я поднял указательный палец и продолжил:
– Ты должен смотреть на них, вглядываясь в каждого ища лучшего слушателя. Это нелегко, но контакт с аудиторией можно найти только так. Вглядываясь в каждого, приспосабливая свою речь к их пониманию, ищи своего идеального слушателя.
Денис с облегчением выдохнул. Видно, что мой ответ его удовлетворил.
– Я все понял. Теперь мне надо время, чтобы все обдумать, помолиться и подготовиться к проповеди. Сегодня я хотел бы побыть один.
Он положил свою руку мне на плечо.
– Не волнуйся, ты мне очень, очень помог. Увидимся в воскресенье в колонии.
И тихо вышел из аудитории.
5
ГВК-2, Георгиевская воспитательная колония находилась в 2-х часах езды от центра города. Сначала надо было доехать до станции метро «Звездная», потом, несколько остановок, трястись на автобусе.
Выйдя на нужной остановке, я увидел снежный пустырь и хорошо утрамбованную тропинку идущую к высокому серому забору. У контрольного пункта толпился народ. Сегодня был Родительский день. Пришлось встать в очередь. Пока ждал своей очереди, через решетку забора, увидел нестройную группу колонистов, направляющихся по снежной аллее к двухэтажному зданию из красного кирпича.
У входа в клуб меня встретил молоденький офицер в куртке цвета «хаки». Мы вошли в узкий, больше похожий на коридор, зал. Впереди, сняв шапки ушанки, сидели бывалые и первопроходцы. У маленькой сцены, справа, «кружком» расположились «наши»: преподаватель по гомилетике Петр Пеннер, как тренер волейбольной команды, стоял в центре. Его окружали: тучный в очках Борис Александров – проповедник университетской церкви, Иван Терентьев – один из проповедников церкви «Разорванные оковы», Денис и двое молодых ребят, которых я видел первый раз. Денис был бледнее обычного. Встав плотнее в кружок, Петр Пеннер закрыл глаза и стал тихо молиться.
Маленькая с обшарпанными полами сцена пустовала. На портале красовался выцветший лозунг: «Закон суров – но – это закон».
В зале было тихо. С двух сторон в проходах стояли несколько офицеров и сердито смотрели на колонистов. Им не стоило беспокоиться. Воспитанники явно скучали. Они не ждали от подобного мероприятия чего-то интересного. Многие поудобнее развалившись в креслах пытались подремать, другие с какой-то апатией смотрели на гостей. Никто не шутил, не смеялся, несколько человек перешептывалось, но и они под сердитыми взглядами офицеров – надсмотрщиков притихли.
« Да, трудновато будет заинтересовать этих ребят» – подумал я.
Закончив привычный ритуал, Пеннер незаметно, бочком, переместился на середину зала перед сценой. Скуластое, бесцветное лицо не вызвало любопытства у колонистов. Он окинул взглядом зал, открыл библию и стал искать нужный стих. Потом тихим лилейным голоском начал читать. Делал это он вкрадчиво с большими остановками, как будто читал нравоучительную сказку для детей. Закончив чтение, стал объяснять что значит каждый стих. В зале стало совсем тихо. Мне показалось, что своим монотонным голосом он усыпил даже тех, кто вначале пытался проявить хоть какой интерес к происходящему. Наконец, после большой паузы он обратился к залу: