— Где бы я ему еще глазки строила? — Сафира грустно улыбнулась. Несмотря на обещание Венсана организовать встречу, она понятия не имела, о чем вообще с ним говорить.
— Погоди, отойдет от этого ужаса и сам захочет познакомиться с девушкой, которая так смело вышла на сцену в его костюме, — Арина прищурилась. — Оппачки. Да ты всерьез запала на прокурора?
— Нет! — попыталась откреститься Сафира, но ее предательски выдали полыхающие уши.
— А, на него сейчас кто только не западает, — встряла в разговор Лейла, которая благодаря общению с Сорокой уже явно была осведомлена о последних тенденциях в высшем обществе. — Короче, конкуренции у тебя будет… больше чем достаточно. Так что, в этом серпентарии никто ничего не заметит. Арин, не пугай ее.
— Я правильно понимаю, — Сафира решила сменить тему. — Что это проявление великодушия к незнакомой артистке — что-то вроде знака внимания? В их этой внутренней аристократической среде?
— Ага, — подтвердила Арина. — У нас принято поддерживать молодые таланты империи. Кто-то учебу оплачивает, кто-то проживание в столице. Кстати, не самый престижный район, да и квартира, честно говоря, не особенно дорогая. Зато теперь она — меценат той самой знаменитой победительницы «Голоса Империи», будет во всех газетах лицом торговать. Ты на учебу-то когда?
— Через час!
— Ну, до Академии десять минут неспешным шагом. Еще успеем, — Лейла вытащила из холодильника еду. — Вы, народные артисты, можете и дальше духом искусства питаться, а нам, воякам, нужно что-нибудь посущественнее! Голодный солдат — плохой солдат!
Триединая империя, Альварские горы
Частные лаборатории лорда де Зирта, медицинский блок
Де Зирт сидел напротив Рагны и пялился в ее декольте. Будто решал, то ли как сподручней приударить за дамой, то ли как отрезать лишнее. Ни та ни другая перспектива доктора не радовала. Разделял собеседников невысокий столик, чайные чашки и блюдце печенья. Рагна поймала себя на мысли, что никак не может справиться с выражением лица, чтобы придать ему достаточно бесстрастный вид. Не выходило.
— Я тебя не боюсь, не надейся, — зачем-то сообщила она.
— Я тебя и не пугаю, — де Зирта, кажется, озадачила ее реакция. — Ты ошибаешься.
Она взглянула уже удивленно и усмехнулась:
— Успокойся. Ты в последнее время сильно взвинчен.
— Ну бывает, — пожал плечами магистр.
— Так о чем ты хочешь поговорить?
Де Зирт уселся поудобнее, сцепил руки домиком и оперся подбородком на скрещенные пальцы.
— О происходящем. У меня стойкое ощущение, что люди в империи резко поглупели. Нет, они всегда были идиотами, но не до такой же степени? Меня это пугает. Люди топят сами себя, причем, с каким-то непонятным мне упоением. Я пожертвовал своей жизнью, своим будущим ради их блага. А сейчас физически ощущаю ненависть тех, кому я наступил на яйца, — магистр начал отчаянно жестикулировать и порываться встать с кресла. — Они сами не понимают, что ради сиюминутной наживы чуть не погубили будущее всей страны. В которой живут. И они, и их дети.
— Чему ты удивляешься? Недальновидности? Она всегда отличала людей.
— Я создал эту империю. А они думают, что могут ее развалить, и я буду молча смотреть?
— Понятно, — кивнула Рагна. — Скажи, пожалуйста. То, что произошло… за последние недели, это же твоя же работа?
— Скажем так, частично, — не стал отпираться де Зирт. — Заметь, я действовал в их интересах.
— Ты лишил их источника дохода, и им не нравится то, что ты делаешь.
— Надо же, не нравится! А чего же они ждали? Взорвался я. Имею право! Они что, всерьез думали, что можно гнать в город наркотики, потому что за это хорошо платят? Что можно травить население? Скажи честно, они нормальные после этого? Твари. Убил бы своими руками. Знаешь, — де Зирт снова пошевелил пальцами. — Я об этом иногда мечтаю. Каждого такого продажного ублюдка положить на секционный стол. Вогнать скальпель в пах и мееедленно до горла. Потом на нем же на живом рассечь ребра, вырезать грудину…
— Люциус.
Рагна с нескрываемым профессиональным интересом смотрела, как проворно шевелились руки магистра, словно уже держали хирургические инструменты. Его взгляд остекленел, он словно видел себя стоящим за этим столом.
— Нет. Я бы не убивал. Слишком просто. Выдавил бы глаза. Вырвал бы поганый язык. И сломал позвоночник. Чтобы шевельнуться не могли. Отправил бы родным — и они бы смотрели, как эта мразь подыхает, лежа в собственной моче и дерьме. Заживо гниет.