Его Светлость пробыл у супруги не более четверти часа. Не много. И не мало. Во всяком случае, дольше, чем обыкновенно в последнее время. О том, что эта женщина нужна ему только как племенная кобыла для рождения породистых жеребят, Скриб знал прекрасно. Все знали. Жил-то он с пекаршей почти открыто. Но отчего визиты в опочивальню супруги, от которой нужны были герцогу дети, теперь становились все реже? Неужели молодая и красивая женщина нисколько его не привлекала? Серж судорожно сглотнул. Весь прошедший месяц с того самого момента, когда он получил заслуженную оплеуху за поцелуй, она вела себя, словно бы ничего не случилось. Была холодна, заносчива и высокомерна. Она не замечала его. Она не видела его. А он, между тем, теперь уже больше не мог даже смотреть в сторону прочих женщин. Словно был околдован ею. Ее волосами, ее глазами, ее голосом… Ее губами, вкус которых не стирался из памяти. Горячими губами… Горячими губами холодной женщины. Чему тут удивляться, что герцог не желает чаще ложиться с нею? Не иначе она его заморозила совсем. Ледышка, а не женщина! Но, черт подери! Было в ней что-то такое, что отличало ее от прочих… Что-то настолько мимолетное, трогательное… от чего щемило сердце… Было! И это же было неподвластно уму трубадура. Он лишь только чувствовал это сквозь каменные стены и запертые двери, отделявшие его от нее.
Скриб взял в руки дульцимер, так и оставшийся стоять в углу ниши, и медленно провел по струнам рукой. Под окна ее он не пошел в эту ночь. В эту ночь он желал оставаться возле нее. Если бы он мог только знать, что делается в ее головке, что она чувствует? Ведь лед тает по весне. Может ли оттаять она? Он тихонько заиграл, сам не зная, что играет. Словно бы нащупывая новую мелодию, которая прежде никогда еще не звучала. Но вместе с тем, именно так, под эту мелодию уже теперь жила его душа.
Сквозь сон услышала Катрин звуки дульцимера. И сердце ее радостно забилось. Мелодия, которую наигрывал Серж, стала для нее наградой, что она и сегодня осталась одна в своей спальне. Ей вовсе не было стыдно, что она обманывала герцога. Пока она слышит музыку своего трубадура, ей легко будет избегать супруга.
Катрин живо выбралась из постели, завернулась в шкуру и, тихонько приоткрыв дверь, устроилась на полу. Теперь она слышала каждую ноту и чувствовала каждое движение его пальцев по струнам, которые были в ней самой.
Июнь 1185 года
Его Светлость герцог Робер де Жуайез хмуро смотрел на своего воспитанника. Нет, он не был сердит. Когда он сердился, то обыкновенно напивался в одиночку. А хмурость была обыкновенным выражением его сурового лица. Меж темных густых бровей его пролегла глубокая складка. Он страдал от жары – в комнате, несмотря на лето, было жарко натоплено. И лоб его поблескивал от пота.
- А теперь, Серж, отвечай, что у тебя с Катрин?
Серж ровно посмотрел на своего покровителя, но в душе и наполовину не был так спокоен, как пытался показать.
Ничего не было! Ничего! Дни шли за днями, а он сходил с ума от одной мысли, что он для нее никто, пустое место, жалкий слуга. И вместе с тем, не желал раскрывать ей глаза на свое происхождение. Впрочем, какой был в том смысл? Он и оставался слугой, учившим ее ездить верхом. Они держались друг с другом, как то и полагается госпоже и простолюдину, она – холодно, он – почтительно. И все. Он не допускал даже мысли о том, чтобы мечтать о большем. Лишь смотрел на нее со стороны. И когда засыпал, видел ее во сне. Она была женой человека, который дал ему дом, который научил его всему, что он знает, который стал истинным благодетелем. И любить ее не братской любовью было преступлением. И вместе с тем, едва он понял, что это любовь, словно бы нашел покой – хотя бы в том, что теперь он мог принять эту любовь всей своей душою.
Скриб заставил себя улыбнуться и тихо сказал:
- Ее Светлость достигает успехов в наших занятиях. Не так скоро, как вам бы желалось, но она делает все, чтобы вы были довольны.
- Делает все, чтобы я был доволен… - повторил герцог и мрачно посмотрел в окно. Несколько минут он молчал. После вернулся к воспитаннику и сказал: - Я говорю о дочери мельника, Серж. Не разыгрывай из себя олуха. Что у тебя с Катрин-мельничихой?
Трубадур незаметно перевел дыхание и беззаботно рассмеялся:
- Исключительно интерес в изготовлении муки. Ведь без муки не испечешь хлеба!
Брови герцога удивленно взмыли вверх, ко лбу. Но бури не разразилось. Напротив, уже через мгновение в комнате звучал его громогласный смех.
- Тебя бы стоило наказать за твой острый язык! – заявил он. – Но я не стану этого делать – люблю тебя и не знаю, за что.
- Быть может, за то, что заменили мне отца, и за то, что я люблю вас в благодарность?
- Быть может, - задумался герцог. – Вот что, Серж… Коли я заменил тебе отца, то только мне и дозволено говорить тебе о таких вещах… Катрин с мельницы – девушка красивая, неглупая. Но она тебе не пара. Ты должен помнить, кто ты. Ни на минуту не забывать. Она всего лишь красивая мельничиха. Ты – потомок владельцев Конфьяна, ты сын маркиза. В тебе течет кровь рыцарей, которые всегда были опорой трону. И с Катрин у тебя ничего быть не может.
Серж криво усмехнулся. С Катрин-мельничихой ничего и не было. Давно. И она не слишком горевала по этому поводу. Но коли до герцога дошли слухи…
- Что же, дочь мельника любви не достойна?
- Дочь мельника должна быть счастлива уж тем, что ее ты взял в свою постель. Все прочие чувства ей не положены. А ты… люби, сколько вздумается, но и о том, что она тебе не пара, не забывай.
Герцог, довольный своей речью, встал и подошел к окну.
- Я надеюсь, ты, Серж де Конфьян, достаточно понятлив, чтобы мне не приходилось возвращаться к этому разговору?
- Вам не придется возвращаться к этому разговору, - ответил трубадур, проследив взглядом туда, за окно, в которое смотрел герцог Робер. Удивительно зеленый был день. Солнечный, освещавший изумрудные луга и леса далеко на горизонте. Скользивший золотым светом по домикам деревеньки Жуайеза.
И в этой самой деревеньке жили и пекарша Клодетт, и мельничиха Катрин… И десятки женщин, которые «должны быть счастливы уж тем, что их взяли в свою постель». От этой мысли во рту сделалось сухо. Кто он? Слуга? Знатный господин? Нищий, не имеющий дома и не имеющий своего настоящего имени. Едва ли он заслуживает любви больше, чем те, о ком говорил герцог. Себя не обманешь. Он никто. И даже Его Светлость Робер де Жуайез в действительности не его любит, а то, что вложил в него.
- Вот и славно, - сказал герцог. – Теперь мне нужно переговорить с тобой о деле. Ты знаешь дю Марто?