Солнце спрячется за домами. Зайчики сделаются электрическими. Черные пятна вспыхнут перед глазами, – там, где сверкающие лучи на закате выжгли сетчатку. Но вскоре за окнами опять посветлеет. Взойдет луна. Ее руки станут шарить по крышам, залечивая то, что наделало солнце. И когда я протяну им свои, наши физические и нефизические образования соединятся в прогулке под звездами, каждая из которых в морозном воздухе замерла…
Когда я просыпаюсь, – засчитываю этот сон за информацию из вчера.
7.
Но за окном уже утро. И уже нет дождя. Сквозь рваные облака видно небо. Выныривая из-за углов зданий, ветер ударяет в лица прохожих. Первые грузовики, легковые машины, трамваи, автобусы и троллейбусы. Первые металлические жуки и электрические пчелы.
Слышно, как где-то включается радио. Слышно, как этажом ниже свистит чайник и хлопает форточка, как лает во дворе чья-то собака, как голуби поскрипывают на чердаке. Я просыпаюсь, ворочаюсь с боку на бок, курю, вновь засыпаю. Бреду в полудреме сквозь перегородки из комнаты в комнату, где за окнами – то снег, то град, то слякоть со снегом, то солнце и хлопают форточки, лают собаки, чайники свистят, и включается радио. Квартиры одна за другой наплывают на образ моего организма, наплывают то из зарождающегося дня, то из темноты пересекающихся под прямыми углами улиц города моих снов.
Снова курю и снова проваливаюсь в одну из этих отмороженных грез уже надоевшей зимы. Путаюсь в воспоминаниях, пытаясь разобраться внутри этого механизма, напоминающего мотоцикл на мокром шоссе без тормозов. Еще одно мгновение, тянущееся бесконечно, и вот, – сначала колено касается черной ленты асфальта, затем плечи и голова. Темно. Чувствую, как капли падают на паркет. Вижу город. Слышу сердца.
8.
И эти шаги все тише. И улицы – с каждым разом мрачнее. И улицы моего подсознания – с каждым разом все глуше. Перевернутые эмки, догнивающие станки. Окна, заклеенные бумажной лентой крест на крест. Полуразрушенные дома, затянутые паутиною чердаки. Я – Луна, и гуляю по крышам. Над обледеневшим асфальтом по обледеневшим крышам.
Мы видим за окнами призрачный свет, видим худых людей, театрально заваривающих чай, курящих папиросы, спорящих из-за хлеба, ссорящихся из-за женщин. Спорящих и ссорящихся внутри моего сознания. Воздух города насыщен запахами их речей, их чувств, страха и испражнений. Генетическая память стен. Историческая память сообщества. Этим запахом насквозь пропитан пиджак моих легких, – когда меня выворачивают на изнанку их естественное пренебрежение и неосознанная забота.
Лифт, парадная, телефон, ключ в замке, дверной звонок, пар из котелка с носиком. Черно-белые перспективы, черно-белые потолки. Фотография милой, фотография безответной любви к этой жизни. В ванной, выключая воду, на кухне, заворачивая краны, прикасаясь случайно к горячему металлу блестящей нержавеющей сталью струи, изогнутой буквой настоящего всему имени, – думаю о безответной любви к этому городу.
Поворачиваюсь, делая два шага вперед, шаг влево, снова два прямо и десять направо, шумно проламывая вектором направления двери, минуя лестницы без помощи лифта, – падаю на ступени первого этажа, – успев крикнуть, и этим продлив свое существование на мгновение за окончание сна, – окончательно просыпаюсь.
9.
Дождь за окнами тихо шипит по крышам. Дождь на кухне громко стучит по грязной посуде. Дождь в ванной не слышен из-за шума воды на кухне и за окном. Я открываю глаза и вспоминаю, – солнце за рубежом рам сменилось дождем.
Медленно поднимаю веки. Пальцы сжимаются в кулаки. Пасмурная плетень ветром подгоняемых облаков. Видно только бледное пятно в небе, и очень трудно дышать. Солнца не существует. В такие недели не понимаешь, как выглядит твое отражение. Когда атмосферное давление достигает очередного пониженного значения, – уже не помнишь, зачем надо ждать завтрашнего дня. Мягкие стены и мягкие зеркала. В такие дни вряд ли покажется, что мир однажды изменится, или изменишься ты. Просто ждешь еще ветра, еще ждешь вечера, но уже по инерции, – предполагая, что это случится, – вечер-то завершился позавчера – естественный и неоспоримый, как аргумент не в пользу звонка, не в пользу заклеивания конверта.
Наверно, это и есть ответ на единственно важный вопрос, нет или да. Жизнь есть жизнь, Вселенная же есть Вселенная. И не искусство есть жизнь, и не Вселенная есть искусство. Это всего лишь три точки, и, может быть, любовь – три пересекающиеся прямые.